Поле Куликово (СИ)

Кто-то из княжеских тиунов обнаружил в погребе детинца четыре бочки воняющей рыбы: поставщик экономил вздорожавшую соль. Установили, что рыба поставлена людьми купца Брюханова, который осел в Волоке, почуяв здесь возможность поживы, скупал у крестьян хлеб, фураж, скот и солонину. Он первым начал поставки в войско, и Владимир даже похвалил лабазника. Бочки тухлой рыбы насторожили воеводу Новосильца, он велел тиунам проверить все поставки Брюханова. Тогда-то нашлись и мешки прошлогоднего гнилого овса, рассованные среди добротных припасов. За купцом, отъехавшим в Торжок, снарядили погоню, и открылось главное воровство: Брюханов угонял обоз пшеницы, ржи и ячменя нового урожая, рассчитывая сорвать куш с новгородских гостей в Торжке - из-за войны поток хлеба в северные волости иссяк, а своего новгородцам не хватало. Обоз повернули, купца доставили в Волок и доложили князю. Владимир потребовал от воеводы отчёта: каким образом два десятка подвод с хлебом, который к будущей весне станет в Москве дороже золота и серебра, миновал воинские заставы? Вышли на сотского, боярского сына, который велел пропустить Брюханова. За недосмотр ему грозили смещение и штраф, но у сотского нашли серебряные деньги, отчеканенные в Москве месяц назад. Этими деньгами пока платили немногим купцам, войску их Владимир не выдавал. Брюханова пристращали, и он признался, что боярский сын пропустил его за мзду. Обнаружилась взятка - самое отвратительное, что может позволить себе человек на службе, и самое опасное для авторитета и силы государственной власти. Человек, берущий взятку, равен предателю - он способен на любое преступление. Дмитрий говорил, что взяточникам надо рубить руки, Владимир считал: безруких воров кормить накладно...

Над затихшей площадью разносился голос молодого бирюча, объявляющего великокняжеский указ о том, как следует воеводам поступать с государевыми ворами. Указ этот освобождал Владимира от судейских забот, ибо воры схвачены за руку, но теперь указ нелишне напомнить. Когда смолк бирюч, толпа устремила взоры на князя, колодники опустили головы. Он поднял руку.

-Слушай меня, народ! Те, которые в час беды грабят соплеменников, не заслуживают милости. Только ради вести о новом побитии войск хана на стенах Москвы я милую этих воров.

По толпе покатился ропот. Колодники подняли головы, у купца подламывались ноги.

-Я милую их! Все они будут повешены. Но пусть ни один затаившийся вор не надеется, што и он отделается так же легко. - Князь повернулся к начальнику стражи и приказал. - Исполняй!

...За три минувших после того дня в городе и окрестностях - ни одного разбоя, в войске - ни единой жалобы. Волочане говорили: "Коли у князя Храброго виселица - милость, что же тогда у него немилость?"

В тот день Владимир затемно возвращался из воинского лагеря, стоящего на поле, у слиянии Ламы и Городенки. Похожая на початый калач луна светила ярко, и в её свете стена города над раскатом, облитая глиной, угловатая воротная башня казались побелёнными жёлто-синей извёсткой. На полотне стены чернели тени повешенных перед воротами купца Брюханова и бывшего сотского. Разбойники висели в городе - от московских до ржевских ворот. Всякие люди теперь набиваются в Волок - пусть смотрят и думают. Из-за этих негодяев и жену с сыном не приласкал - страшно, невозможно касаться женщин и детей, когда отдаёшь приказы о казнях. В Торжке им будет спокойно. Там помнят, что Москва семь лет назад вернула этому городу вольности, отнятые тверским князем, заставила Михаила Александровича освободить захваченных в Торжке людей, возвратить имущество горожан, церковные колокола, книги и сосуды, вывезенные в Тверь.

Миновали ворота. Город уже спал. Позади раздались крики - кто-то требовал от воротников впустить в крепость, к князю.

-Узнай, што там, - приказал Владимир своему сотскому, останавливая коня. Голоса за стеной не утихали.

От ворот лунной улицей мчался сотский.

-Государь!.. Москва!.. Москва пала - Орда в Кремле!