Поле Куликово (СИ)

Весть о разгроме Москвы в два-три дня облетела великое княжество, переметнулась в смоленские, тверские, новгородские, нижегородские и рязанские земли, везде потрясая людей. До той поры шли разговоры, будто Тохтамыш воюет лишь с Донским, иных земель не зорит и, усмирив Дмитрия, уйдёт восвояси. Кое-кто со злорадством следил за метаниями Донского, врасплох застигнутого нашествием Орды, прикидывал, как бы чего выгадать от падения высоко взлетевшего москвитянина. В лёгкую победу Тохтамыша, однако, мало кто верил - на памяти была свежа Непрядва, и воровской набег хана показывал, что он боится Донского. Москва, притянувшая к себе тумены Орды, казалась зачарованной твердыней, которая хоть и опасна ближним соседям, зато связывает Орду по рукам. В землях, лежащих к северу от Москвы, многие, попрятав да сложив на телеги что поценнее, выжидали, сидя дома. Под стяги Донского и Храброго, не очень спеша, стекались люди служилые, кому и положено было, да ещё охотники, ищущие себе чести и княжеских наград. И вдруг - Москвы нет, на её месте - закоптелые руины да мёртвые тела. Твердыня рухнула, растаяла сила, сковавшая лапы Орды, и эти лапы теперь - свободны. Те, кто сочувствовал Москве, пережили то, что переживает воин, видя, как падает подрубленное знамя. Великородные враги Донского ещё могли рассчитывать на свои тайные договоры с ханом, но их подданные, наученные долгим опытом, знали: пощады не будет. Города и селения уйдут в золу, иго с новой силой стянет шею и смерда, и посадского, и боярина, и удельного князя. Русские люди лишь теперь, кажется, поняли, что такое - Москва для них и для всей Руси после Куликовской победы. И вышло так, что не в час своей славы, а в час беды Москва в сознании народа стала тем, чем издревле стремились стать многие русские города - единственной столицей Руси. Народившаяся Великая Русь ощутила Своё сердце, когда враг ударил в него мечом. И народ не поверил, что Москвы нет. Она жила и сзывала русских людей знамёнами Донского и Храброго - на правую битву за спасение единой Родины. Камни сгоревшего Кремля, обагрённые кровью его защитников, накалили тысячи сердец. По городам и сёлам Руси загремел набат, и, как в дни нашествия Мамая, каждый, способный держать топор и копьё, становился в строй охотников. Люди не теряли часа. Там, где отряды ополченцев проходили через селения, мужики и парни, едва обняв близких: "Вы уж как-нибудь перебедуйте, родные!" - накидывали на плечи зипуны, хватали оружие, вливались в человеческие потоки к местам сбора. Поднялась не только московская земля - поднимались смоляне, брянцы, новгородцы, люди окраинных земель Твери, Нижнего Новгорода и Рязани. Тумены Орды, выступившие на север и запад, шли по пустой земле. Разграбив покинутый жителями Дмитров, отряды Батар-бека и Шихомата устремились к Переславлю-Залесскому. Невысокие валы и деревянные стены городка не могли остановить многочисленных врагов, а в городе оставалась лишь небольшая стража из стариков и отроков, и всё же конные дозоры переславцев обнаружили движение степняков вовремя. Сотни горожан устремились к берегу Плещеева озера. Когда сотни Орды ворвались в Переславль, в нём не было ни одного человека, а посреди синей зыби озера маячил плавучий город. Темник велел выжечь городок дотла и повёл войско на Юрьев, рассчитывая затем поживиться в Суздале и Владимире. Ему стало известно: казанцы этих городов не тронули. В последнее время они избегали военных столкновений с русскими княжествами.

Больше недели Владимир почти не смыкал глаз - высылал дозоры и сторожи, расспрашивал прибывающих охотников, выезжал в лесные лагеря, проверял работы по расширению крепостного рва и ремонт навесов над стенами, смотрел новые тысячи ратников, вливающиеся в полк. Уже пятнадцать тысяч конных и пеших было в строю, а люди шли валом. Иссякали запасы оружия, пришлось собирать кузнецов, бронников, и кричников и обеспечивать их снастью. "Лишних" людей старались выпроваживать на Ржеву и Торжок, но это было непросто - вокруг Волока возникали поселения.

Владимир узнал главное: врагу удалось ворваться в Кремль коварством, через клятвопреступление хана и предательство нижегородских княжат. Мёртвых не корят, и всё же стало горько и обидно за москвитян, попавшихся на подлость хана.