Поле Куликово (СИ)

В день смотра из ламских лесов вышел Олекса. За его отрядом из двухсот вооружённых чем попало мужиков тянулось с полтысячи беженцев, главным образом, женщин и детей. Жители Волока, узнав, что в толпе пришедших есть спасшиеся москвитяне, всем городом высыпали на улицы. Измученных женщин с плачем хватали за руки и тянули в свои дома, сирот разобрали в один момент. Приехавший из лагеря Новосилец, которому князь наказал ограничивать число новых поселенцев, не проронил даже слова. Олекса передал ратников в пеший полк, а для своих тридцати дружинников потребовал у воеводы коней, и тот не смел отказать. Оставив в детинце Анюту с её новыми подругами и спасёнными детьми, Олекса выехал в лагерь, и первым, кого он встретил, был Тупик. Друзья обнялись. Тупик с трудом узнавал осунувшееся, в морщинах лицо друга. Когда-то озорные глаза Олексы напоминали теперь глаза Серпуховского. Васька, не спрашивая ни о чём, провёл его в шатёр князя.

Владимир был один. Он уже знал о выходе Олексы, усадил напротив себя, Тупику велел остаться, и потребовал:

-Рассказывай, Олександр Дмитрич. Рассказывай, как стольный град наш хану проторговали, как ворота отворили. Всех изменников назови - не щади ни рода, ни чина.

Олекса выдержал взгляд князя и ответил:

-Грех нам, государь, оговаривать тех, кто прежде нас головы за Москву сложил.

Кулак Владимира грохнул в стальной наколенник.

-Смерть не очищает от позора трусости! Чёрт бы со всеми, кто попёрся к хану на поклон, кабы они себя лишь отдали на заклание - пусть их в святые зачислят! Но их трусостью сгублены тысячи людей, разрушена Москва, врагу отворены ворота в глубину Руси. Такое смертью не смывается! Слышишь?

-Слышу, государь. А в измене и трусости не могу винить ни Остея, ни бояр, ни выборных, ни святых отцов. Они поверили слову хана и клятвам шурьев великого князя - в том их беда. Они кровью доказали, што хотели всем добра.

-"Они хотели"! Я тоже хочу мира и тишины, но не иду же к хану с верёвкой на шее, не тащу под ордынские ножи своих бояр! И ты-то почто не пошёл с ними, ежели теперь очищаешь?

-Казни, государь, а изменников среди москвитян я не видел, окромя боярского сына Жирошки, да и тот наказан - злее некуда.

Владимир приоттаял глазами.

-Я слышал, ты по-иному на Остеевой думе разговаривал. Не за то ли тебя Смелым прозвали?

-Не знаю, как там прозвали меня, а корил я тогда живых, а не мёртвых.

Владимир встал и подошёл к гостю.

-Ну, и зипун на тебе! Где только добыл такой?

-Ночью в лесах - не за печкой. Всякой одежке рад.

-Ты же с войском шёл, аль раздеть кого по пути не мог?

-Я, государь, не тать и не ордынский мурза.

-Ух, племя святорусов! Ни хитрости в вас, ни злопамяти, ни жадности, ни коварства. Только бы вам грудью ломить али горбом. Таких, как вы с Васькой Серебряным, надо женить на татарках, гречанках али ещё на ком. Не то - сядут на ваших потомков ворюги да подлюги, станут кровь сосать почище ордынцев. У князей бы учились - в нас какой только крови не намешано!

-Князья тож, бывает, упускают своё.

-Смел! А верно ли ты успел жениться?

-Верно, государь.

-Правду говорят - война мужскую силу дразнит.

-Когда же нам ещё жениться-то? - подал голос Тупик. - То воюем, то в поход собираемся.

-И то - верно. - Князь вздохнул, вернулся на своё место. - Гневен - я, Олекса Дмитрич, а как не гневаться - Москву потеряли! Мы ещё во всём разберёмся. Не для суда над мёртвыми - для науки. Теперь же с врагом посчитаться надо. Чего просишь?

-Справу для моих дружинников.

-Сколько их у тебя?

-Тридцать два со мной.

-Малого просишь, боярин. Кабы ты устал и захотел посидеть в детинце - сиди. А в походе малого не проси.

-Дай сотню, государь.

-В Москве управлялся с тысячами, пошто теперь в детские портки норовишь? Мне не сотские - мне воеводы нужны. Сам знаешь, сколько моих лучших бояр легло на Куликовом поле. Бери под начало три тысячи.

-Три тысячи?! - Олекса привстал.

-А ты как думал? Всю жизнь впереди сотни мечом помахивать? У меня нет воеводы в походном войске старше двадцати пяти годов. Решай: или примешь трёхтысячный полк, или в детинец отошлю. Ты - главный свидетель осады Москвы, я обязан беречь тебя пуще глаза. Уж коли рисковать таким свидетелем, так по цене.

-Добро, государь.