Поле жизни

– Теперь уже нет. А ты обходи стороной этого мальчишку и больше не дерись.

– А что он дедушку обзывает буржуем?

– Это кто меня обзывает? – дедушка вошёл в комнату.

– Витька Сонечкин!

– Это который ногу ломал? Благодаря тебе, Маруся, хромым не остался. Выходит, ногу поправить можно, а мозги – нет.

– Это он по глупости: слышит взрослые разговоры. Не обижаюсь на людей. Жизнь тяжёлая, безрадостная, многие похоронки получили, не обошли и их.

Сейчас я траву заварю, примочку положу – отёк быстро спадёт. Только больше не дерись. Знай: дедушка очень хороший, умный человек, подрастёшь – многое поймёшь и будешь им гордиться.

Лёгкие касания тёплых рук тёти Маруси, душистый аромат снадобья. Целебная примочка вернёт моему пострадавшему «римскому» носу прежнюю форму.

Дедушка Иван Васильевич и Мария Ефимовна

А потом я пила парное молоко нашей Динки. Горести позади, день благополучно завершался. Земля, распрощавшись с прозрачной голубизной июньского неба, встретилась с вечером, его затихающими звуками, покоем, обнимающим природу, людей. Не верилось, что вдалеке от этих мест идёт страшная война. И сон мой до сих пор беспокоен: я боюсь услышать вой сирены – сигнал воздушной тревоги, что значит, надо бежать в бомбоубежище. Как хорошо, что я у дедушки в деревне.

Год назад, в сорок втором, он привёз меня из Калинина. В первое время, обессилевшая от истощения и малокровия, я больше лежала. Мои любимые игрушки, мишка и зайка, были рядом. В сорок первом, когда немцы подступали к Калинину, мы успели уехать, мишку и зайку я не оставила врагу.

Иногда заходила Валя, дочка тёти Нюры, у которой мы снимали полдома.

– Скоро поправишься. Я тебе речку покажу. У нас в лесу хорошо, будем собирать ягоды. Только не помирай… Поешь сушёной черники, она полезная, – Валя протянула блюдце с ягодами. – Мне нравится, только от неё губы синие. Мамка сразу узнает, что я в чулан лазила.

– Попадёт тебе.

– Нет, я скажу, что тебя угостила, не заругается.

Здоровье моё пошло на поправку. Меня согревали любовью и заботой тётя Маруся и дедушка. Если бы мама была рядом, то о лучшей жизни и мечтать не надо.

Все деревенские занятия мне по душе: я бегаю босиком, кожа на пятках задубела, чёлка выцвела на солнце. Причёска удобная: не надо расчёсывать волосы, заплетать косички. Каждый день с подружкой Валей по-собачьи барахтаемся в быстрой Медведице.

Мы неразлучны, живём рядом. Валина мама, тётя Нюра, ласковая и добрая. Бывает, прижмёт нас с Валей к груди:

– Дитятки вы мои ненаглядные!

У неё красивые печальные глаза, волнистые пшеничные волосы. Мне нравится смотреть на неё. Тётя Маруся как-то заметила:

– Нюра, ты ведь красавица. Эх, кабы тебе да другую жизнь!

Валя не раз предлагала:

– Пойдём к мамке на скотный двор, картошку ей отнесу.

Тётя Нюра возвращается поздно, еле тащит ноги в больших кирзовых сапогах. От усталости валится у печки на телогрейку, отлёживается, потом принимается за дела. У Вали есть пятилетний братишка Гена. Как получили на отца похоронку, из соседней деревни приехала свекровь тёти Нюры, упросила отпустить с собой мальчика. Он как две капли воды походил на её сына Григория, когда тот был маленьким.

– А теперь у неё нет ни Гриши, ни Васи, – по-взрослому вздыхала Валя.

Деревенская жизнь обогащала сознание и душу новыми яркими впечатлениями, открытиями. За околицей раскинулось ржаное поле с синими звёздочками васильков – глаз не оторвать от такой красоты! А в лесу волновали своей загадочностью звуки «ку-ку, ку-ку», они то отдалялись, затихая, то приближались. И замирало сердце: «Кукушка, кукушка, сколько лет мне жить?»

И казалось, сильнее трепетали листочки на берёзе, будто тоже переживали, что не получу ответа.

Утром просыпалась от звонкого пения петуха, рядом с ним, у завалинки, дородные куры вели меж собой неторопливый разговор, поглядывая на распахнутое окошко: не посыплет ли зёрен щедрая рука хозяйки?

Тётя Маруся успела накормить всю живность: поросёнка Кузьку, козлят Ваньку и Маньку. Дина уже ушла со стадом. Её малые дети остались на нашем попечении.

После завтрака я выведу их на прогулку за сарай на сочную травку, заодно нарву плетушку для Кузьки. Вначале он выбирает хвощи, с удовольствием их уплетает, кажется, что улыбается. Кузя весёлый, упитанный, у него глаза в метёлочках белых ресниц, круглый пятачок, задорный хвостик. Вечером тётя Маруся выпускала его из хлева, и, обретя свободу, радостно похрюкивая, Кузька нёсся на полянку за домом, чтобы порыться пятачком в разнотравье, почавкать вкусные корешки и вдоволь наваляться на зелёном ковре. Я, свидетель его забав, слежу, чтобы не добрался до грядок: огород за шатким плетнём – соблазн велик, Кузя не раз там побывал.

В детстве день тянется долго-долго. Я успевала искупаться в речке, погулять с Кузей и козлятами и много чем заняться. Мои подшефные росли как на дрожжах. Козлята, как выпустишь, разбегались в разные стороны. Ванька шалить научился: бодал меня крутым лбом, сильный стал – чуть с ног не валит.