Поле жизни

Судя по тому, с каким аппетитом вкушали гости угощение тёти Маруси, обед удался. Начались взрослые разговоры, а я, насытившись, встала, чтобы уйти на улицу.

– Риточка, – обратился ко мне Александр Васильевич, – ты петь умеешь?

– Умею: песни и частушки, – не растерялась я.

– Давай частушку.

– Ты сорока-белобока, научи меня летать. Невысоко, недалёко, чтобы папочку видать.

– Здорово! Артисткой будешь. Внучка у вас талантливая, Иван Васильевич, – оценил мой вокал весёлый гость.

– Да, да, – закивал головой серьёзный.

Оказывается, и строгий дяденька умеет улыбаться. Может, раньше есть хотел, а поел, сразу подобрел? Я заметила, с каким уважением гости обращались к дедушке, и гордилась им. Он никогда не повышал голоса, я не видела его рассерженным. Мне он казался красивым и молодым, хотя и волосы седые.

Иногда навещал нас Иннокентий Львович, доктор из райцентра. Дедушка всегда радостно его приветствовал, и они долго-долго говорили. Урывками я слышала упоминание о Питере, Соловках. Видно, были у них общие знакомые, но где-то далеко.

Тётя Маруся сказала, что это очень хороший доктор и раньше он жил в большом городе.

– А почему он уехал оттуда?

– Так получилось, сейчас ты не поймёшь. Подрастёшь – обо всём узнаешь.

Училась я с удовольствием, подружилась с одноклассниками, некоторые добирались из соседних деревень. Валя повеселела: выучила буквы, теперь я получила задание по арифметике, чтобы подружка разобралась с премудростями этой науки.

Часто залезали на печку, на полатях лежал мешок с горохом. Расковыряв в нём дырочку, доставали по горошине, а потом, набрав горсть, я раскладывала на тканой дорожке «счётный материал», то прибавляя, то убавляя его количество. Мы наперегонки считали, а потом скатывались по ступенькам на пол.

Валя просила, чтобы я рассказала какую-нибудь историю. И тут фантазия уводила меня далеко, придумывала сюжеты на ходу, вплетая их в уже знакомые.

– В тот раз не так было, – недоумевала подружка.

– Не нравится – сочиняй сама.

– Я не умею!

Жизнь шла своим чередом. Впервые я оказалась в счастливой близости к природе, и её изменчивость, незабываемые картины в разные времена года навсегда остались в моей памяти.

Миновала осень, телегу сменили сани. Красотка бежит ровно, старается, чтобы мы не опоздали в школу.

Кажется, что сосны и ели стали меньше ростом. Как в белой перине, утопают их стволы, на игольчатых ветвях пышными шапками лежит снег, укрывая от студёного ветра вечнозелёных красавиц.

Не стало Кузьки. Предсказание Вали сбылось. И когда тётя Маруся наливала из чугунка наваристый суп, я сидела за столом, не притрагиваясь к ложке, рукавом утирая слёзы:

– Кузьку едят. Как они не понимают, что я не могу есть моего друга!..

Случалось, я сопровождала тётю Марусю, когда она навещала больных. Вот и сегодня я её помощница: аккуратно несу железную коробку со шприцами.

Нас приветливо встретила молодая женщина Татьяна:

– Мария Ефимовна, с мамой плохо. Как принесли похоронку, так сердце и хватает.

Тётя Маруся ласково, с сочувствием успокаивала Елену Ивановну, сама в это время мыла руки, набирала шприцем лекарство, я, как заворожённая, наблюдала за её работой.

– Теперь станет легче, пейте таблетки, я оставлю и буду вас навещать.

– Спасибо, что бы мы делали без Вас. Вот гостинец, примите, – Татьяна протянула корзину, прикрытую полотенцем.

– Уберите, самим пригодится. Сейчас горе ко многим заглянуло: у Риты отец погиб, у Ивана Васильевича – дочка. Всем тяжело.

– Спасибо Вам за ваше доброе сердце!

Я не раз слышала эти слова, обращённые к тёте Марусе. И мне хотелось быстрее вырасти и лечить больных, как она. Часто я относила таблетки Бычковым, их дом стоял на краю деревни. Робея, поднималась по ступенькам крыльца, стучала в дверь.

– Ангел мой пришла, – встречала меня бабушка Аграфена, – проходи. Федя, сейчас полегчает, лекарство принесли.

Федя возвратился с фронта после тяжёлого ранения, контуженный. Слышала тихие стоны, боялась глянуть в его сторону. Взрослые говорили, что он не жилец. Ему двадцать лет, как папиному брату Славе. Тот погиб, а Федя вернулся и мучается. Бедный…

Вскоре односельчане провожали Фёдора в последний путь. Я стояла под кроной вековой сосны деревенского кладбища и смотрела, как тяжёлые комья падали на крышку гроба воина, жизнью своей защитившего родную землю и принятого ею.

Не успела оглянуться, как повеяло весной. Небо будто выше стало, в лесу сосны и ели расправили плечи-ветви, и сугробы начали стремительно оседать, земля освобождалась от снежного покрывала. Вот и Медведица взбунтовалась, вырвалась из берегов, бурлящая темноватая вода подступила к амбарам, приусадебным участкам.

Мы с Валькой сидели дома, смотрели с завистью в окошко, как в образовавшейся глубокой луже мальчишки пускали бумажные кораблики. А у нас не было резиновых сапог. Тётя Маруся дала примерить свои, обернув наши ноги портянками. Но стало ясно, что до этой обувки ещё расти и расти… Никакие портянки не помогут.