Поле жизни

Гена, признанный музыкант, коснулся струн балалайки, и чудилось – рассыпались и застучали по камешкам серебряные монеты. И звуки задорных частушек вторили их звону. Настя повела плечиками, топнула ножкой:

– Полюбила Ванечку,
Он глядит на Танечку.
Расскажите, облака:
Я свободная пока!

Девочки вытанцовывали друг перед другом, вероятно, строки рождались на лету и выплёскивались, приоткрывая сердечные тайны плясуний.

Обратила внимание – туча жуков кружилась в воздухе, некоторые тяжело шлёпались на землю. Смотрела на них со страхом: почему-то вспомнила немецких бомбардировщиков. Живя в городе, я научилась различать их по гулу моторов. Навсегда хочу забыть вой сирены, холод тесной землянки, где мы сидели, плотно прижавшись друг к другу, и с замиранием сердца чувствовали, как вздрагивала земля и на голову сыпался песок. Значит, где-то рядом упала бомба…

К вечеру, устав от впечатлений дня, беготни, праздничной сытости, добралась до кровати. Из раскрытого окна доносился голос пастуха, которому вторил нестройный хор его подопечных: блеяли бестолковые овцы, шарахались, как всегда, не помнили, где их двор. Степенные коровы, увидев хозяйку, радовались: му-му!

Вот и вечер наступил. Была та пора, когда лучи солнца, точно устав за день, уходят на покой, чтобы завтра щедро лить на землю свет и тепло.

– Надо встретить Динку, – подумала я, засыпая.

После Пасхи получила от жизни подарки – похвальный лист за окончание первого класса и известие об окончании войны: победа! Помню, что люди обнимали друг друга, радовались и плакали. Я понимала, почему заливалась слезами тётя Нюра: никогда не вернётся домой её Гриша. Знаю, что осталась одинокой до конца дней своих. В редком доме не горевали вдовы и матери.

В классе я подружилась с Тоней, девочкой самостоятельной, рассудительной. Она была внучкой лесника, а её маме, тёте Стеше, он приходился свёкром. Жили мы по соседству, и я часто захаживала к Тоне. Разглядывала фотографии, размещённые на стене в деревянной рамке. Тоня объясняла:

– Это папа, я его помню, а Вася грудной был, когда война началась, ему и вспомнить нечего. Маму жалко: достанет похоронку и плачет. Бабушка стращает её: «Глаза выплачешь, красота завянет…»

Тётя Стеша симпатичная, высокая, стройная, тяжёлые русые косы короной на голове, а взгляд голубых глаз может сверкнуть стальным блеском или обогреть лаской. Похоже, что в колхозе она первая скрипка. Председатель часто навеселе, за глаза зовут его балаболом, уважением не пользуется. Тётя Стеша – бригадир, работает за себя и за того парня.

– А пойдёмте-ка в сторожку, навестим родных. Прислали агронома – на пару дней дела можно оставить. Спроси у дедушки, чтобы отпустил с нами.

И вот идём мы узенькой тропинкой, стараясь не примять стебли льна, срываем для венков васильки. Пастельная прозрачность неба проигрывает перед их броской красотой.

– Всё васильки, васильки, – запевает тётя Стеша, мы подхватываем: – Много их выросло в поле… Песня жалостная, про несчастную Олю.

До сторожки добираемся утомлёнными, но радостными, наши головы украшают венки из васильков. В заливистом лае зашёлся Дружок, предупреждая о нашем появлении. Дверь открылась, хозяйка поспешила навстречу:

– Гости дорогие, проходите, заждались вас.

Моё воображение заранее нарисовало картину неказистой избушки на курьих ножках. А сейчас залюбовалась большим домом с резными голубыми наличниками.

Вскоре собрались за продолговатым столом, на котором благоухали в веточках укропа солёные рыжики, грузди, огурчики, а в центре – чугунок рассыпчатой картошки, румянилась яичница.

– Как чуяла, хлеб сегодня испекла, – Мария Васильевна, хозяйка, отрезала от каравая пышные ломти.

Я знала Марию Васильевну и её дочку Лену, с представителями младшего поколения, близнецами Толей и Сашей, быстро познакомилась. Беда не миновала гостеприимный дом. В сорок втором извещения на погибших сыновей хозяев пошли одно за другим…

Взрослые не могли наговориться, мальчики взяли нас в дружеский «полон», и мы вскоре оказались в густом малиннике. Меж листьев – огоньки божественного нектара, спелые ягоды таяли во рту. Я прошла подальше, остановилась, огляделась по сторонам. Макушки могучих сосен и елей, казалось, терялись где-то под облаками. Ёлочки поменьше набирались соков из земли, чтобы со временем устремить ввысь тяжёлые душистые ветви. Изобилие грибов: белых, подберёзовиков, моховиков – хоть косой коси.

Пребывание в мире Берендеева царства, среди тёплых сердцем людей подарило мне светлую радость – память на всю жизнь. Вероятно, из этих мгновений рождается любовь и привязанность к родному краю. Милые тётя Нюра, тётя Стеша и многие, кто жил там, рядом со мной в военную пору! Вы стали мне родными.