Поле жизни

– Тону! Господи, помоги, святитель Николай, не оставь меня! Спасите, – кричал я, хватаясь за кромку льда, хотя и не надеялся на помощь.

Именно в это время на берегу появился обоз. Мужички зацепили меня багром, вытащили, завернули в тулуп, посадили в сани. Быстро доехали до деревни. Один из спасителей сказал:

– Не знаем, кто ты, но быть тебе нашим гостем. Сегодня у нас баня топлена, пропаришься, Бог даст, не заболеешь.

– Мне нечем вас отблагодарить.

– Не беспокойся. По всему видать – ты добрый человек и в большой беде. Каждый из нас может на твоём месте оказаться – хорошего не ждём. Время окаянное…

После бани меня пригласили к столу. Из большой миски все черпали суп деревянными ложками. Ту скромную трапезу никогда не забуду. До конца дней своих буду молиться за этих добрых людей.

– А ты счастливый, – сказал хозяин. – Мы хотели завтра ехать, а вот взяли и собрались. Видно, жить тебе долго на роду написано.

– Спасибо, Господь вовремя вас послал.

Утром Василий запряг лошадь и отвёз меня в райцентр. Чудеса продолжались. Милиционер, на удивление, не орал, как раньше, а встретил вежливо:

– Садитесь, Иван Васильевич! Пришли документы о вашем освобождении. Ознакомьтесь с документом: в каких местах разрешается проживать.

Я неоднократно писал обращения к М. И. Калинину, передавал их людям, уезжавшим на Большую землю. В тот момент не верилось, что я свободен и закончились многолетние мучения в неволе. За прошедшие годы часто вспоминал совет родителя в 1914 году:

– Ваня, надо закрывать дело, переводить капитал за границу и уезжать.

– Почему, папаша?

– Хорошего ждать не приходится: быть большой смуте и разорению. Всё потерять можно.

Как в воду глядел. Остался я у разбитого корыта – ни кола ни двора. Срок отбывал, уцелел чудом, а брата Сашу, офицера, расстреляли после революции. И вы были по миру пущены, остались без родителей. Простите меня, доченьки!

Бедный дедушка! Как намучился. А я ничего не знала. Теперь понятно, почему меня обзывали «внучкой буржуя».

Как хорошее быстро заканчивается: тётушки собрались в дорогу. Тётя Маруся в хлопотах, две сумки полны продуктов:

– Захватите ещё картошки, моркови, лука.

– Спасибо, Мария Ефимовна! Сумки тяжеленные, их бы довезти.

Я по собственному опыту знала, как вкусна картошечка, когда есть нечего… Дом опустел, грустно стало без тётушек, захотелось увидеть маму.

Тёте Марусе нездоровилось: два года назад, зимой, поскользнувшись на ступеньке во дворе, упала, ударившись спиной. Появились боли, стало труднее ходить. Я растирала ей позвоночник настоями и мазями, а улучшения не было.

Доктор советовал не медлить, а ехать в Калинин на обследование и лечение.

Дедушка собирался покупать дом в конце деревни, там лес подступал к усадьбе. Мне изба не понравилась; наверно, ей сто лет: брёвна потемневшие, половицы прыгают под ногами – того гляди, провалишься.

– Дедушка, здесь плохо. Почему ты покупаешь этот сарай?

– Хороший дом стоит дорого. А я здесь сделаю ремонт, и будет свой угол.

– А где ты раньше жил?

– Что вспоминать? В нашем родовом гнезде районная больница, там светло и просторно. Только бы Маруся поправилась, а с трудностями я справлюсь:

– Когда будете с мамой старенькие, я вас буду кормить супом с мясом и белым хлебом со сметаной, – вероятно, это меню казалось мне верхом довольства и сытной жизни.

Тётю Марусю дедушка отвёз в Калинин и сразу вернулся на работу. Через две недели врач сказала маме, что тётю Марусю переводят в туберкулёзный диспансер, недалеко от города.

Стал привычным наш маршрут: на пригородном поезде до полустанка, а там пешком по лесной дороге. В сосняке стояло двухэтажное здание, в большом зале – кровати с лежачими больными.

– Мария Ефимовна, дочки приехали, – сообщала нянечка.

На побледневшем, похудевшем лице тёти Маруси радостно светились глаза:

– Я вам еды припасла в тумбочке. А вы опять с гостинцами, мне хватает, не тратьтесь. Если найдёте, привезите нитки и крючок. Что-нибудь свяжу вам на память.

В одно из посещений я заметила у неё на тумбочке молитвослов.

– Тётя Маруся, а Бога нет.

Мама грозно глянула на меня, приложив палец ко рту. Я мгновенно смолкла. Тётя Маруся заметила жест мамы:

– Не одёргивай Риту. Не виновата она, их в школе этому учат.

На обратном пути получила нагоняй от мамы и тёти:

– Прежде чем что-то сказать, подумай! Тётя Маруся тяжело больна, в молитвах находит утешение, надеясь на Божескую помощь.

Я молчала: виновата!

Заказ мы выполнили. До сих пор храню ажурный воротничок и салфетку с затейливыми узорами – красоту, созданную искусными руками мастера.

Доктор Елена Ивановна, лечившая тётю Марусю, оказалась родственницей маминой подруги, работавшей в филармонии. Образовался «клуб по интересам»: вместе ходили на концерты и спектакли. От Елены Ивановны мама знала, что болезнь прогрессирует, прогноз неутешительный.

В одно из последних посещений наша дорогая Маруся тихо сказала: