Поле жизни

Горькая военная пора. Яркими вспышками оживают в памяти картины, поразившие детскую душу своей скорбной, пронзительной болью. Мы выискиваем по обочинам канавы съедобную траву «колбаски» и поедаем её, чтобы заглушить изнуряющее чувство голода. И вдруг замираем: по склону дороги, замедляя ход, приближаются санитарные машины. Зрелище для нас привычное, но каждый раз, когда привозят в госпиталь раненых, становится тревожно и тоскливо. Госпиталь рядом с нашим домом.

Сбросив с себя оцепенение, вглядываемся в тёмные лица, измученные страданием, в надежде увидеть единственные родные отцовские черты. Хотя многих уже обездолили похоронки.

Откуда брали силы наши мамы, работавшие бесконечно много и сумевшие сохранить нас среди ужаса бомбёжек, голода и холода? И какой безоглядной душевной щедростью отличались люди в своей готовности поделиться последним! «Ребята, идите, оладушек напекла». Соседка угощала нас картофельными оладьями без примеси очисток, и не было на свете ничего вкуснее этого лакомства.

Мы росли, наши сердца долгое время были скованы напряжением и бедами военного лихолетья. А потом пришла победа. Лица взрослых, всегда озабоченные и усталые, вдруг помолодели и осветились улыбками. Надежда на скорое возвращение близких заполнила жизнь ожиданием светлого праздника. Как мы искренне радовались, когда к редким счастливчикам возвращались с войны отцы! И слёзы радости смешивались с горькими слёзами печали: мы никогда не припадём к груди своих отцов, они никогда не вернутся к нам, их последнее пристанище так далеко от дома.

Мы мужали, не чувствуя рядом крепкого и надёжного отцовского плеча. Так уж распорядилась судьба, что уделом моей жизни стала педагогическая работа. И особенно больно часто слышать от ребят: «Папы нет, мы разошлись». Хочется закричать, чтобы услышали все: «Люди! Будьте терпимее и сердечнее друг к другу, пожалейте своих детей. Пусть согласие и взаимопонимание навсегда поселятся в ваших домах! Ведь мир и спокойная сегодняшняя жизнь завещаны ценой жизни наших отцов, которых нам так не хватает по сей день!»

Мамушка Фатима

– И что с людьми случилось? Чего не поделят? Во время войны не разбирали, кто какой национальности, воевали вместе, помогали друг другу выжить, – сокрушается тётя Нюра. – Мне уже восемьдесят семь лет. Повидала на своём веку всякого – хорошего и плохого, хорошего больше.

Перед войной жила я на окраине Калинина, приехала из деревни к тётке. Работала на прядильной фабрике, в передовиках, комсомолка. Жили в нашем бараке русские, карелы, татары. По праздникам во дворе накрывали стол, и за ним всем хватало места и немудрёного угощения.

Осенью 41-го немцы захватили город. Я не успела убежать, слегла в жестокой простуде. Заглянула тётя Фатима:

– Пойдём ко мне, совсем ты плохой. Прятаться тебе надо. Абзал сказал, что немцы проверяют, кто комсомолец, кто партийный, – стрелять будут. «Шакал Ванька» хвалился: уже списки немцам отдал.

Она помогла мне подняться с постели, я с трудом оделась. Фатима укутала меня в огромную шаль: «Теперь на мою Розу похожа, пойдём потихоньку».

Маленький засыпной дом Фатимы прилепился у сараев, в конце двора. Уже стемнело, благополучно, ни с кем не встретившись, миновали двор и ступили на порог скромного убежища моей спасительницы.

При мерцающем свете коптилки виднелись очертания просторной железной кровати, увенчанной горой подушек.

– Сейчас мы устроим тебя поближе к печке, – хлопотала Фатима, – теперь у нас будешь, немец не найдёт. Аллах милостив!

Её сыновья и дочь Роза ушли на фронт с первых дней. Сына Абзала в детстве сбила машина, серьёзно повредила руку и ногу. Увечье не озлобило его душу, соседи любили Абзала за добрый нрав и готовность прийти на помощь.

Фатима колдовала над отварами, поила настоями, кормила русскую девчонку. Я быстро поправлялась. Как-то вошёл взволнованный Абзал:

– Немцы обыскивают дома.

– Дочка, прятаться надо, – хозяйка открыла дверь в подпол.

– Тётя Фатима, вы из-за меня можете пострадать. Я уйду!

– Зачем так говоришь? Лезь в подпол.

Почти всё время оккупации я провела в тайнике. Не раз заходили в дом немцы, «шакал Ванька» всё вынюхивал: «Куда Нюрка девалась, не видели? Небось, в партизаны подалась. Вон их сколько у дороги на ветру качается!» Слышала, как над головой по-хозяйски стучали вражеские сапоги. Замирала от страха: когда же это кончится?

Кончилось! В декабре 1941 года фашистов выбили из Калинина. Наконец-то взглянула на божий свет… Мы с Фатимой плакали от радости, обнимались. Я прижалась к её худенькому плечу:

– Спасибо тебе, мамушка моя.

– Не забывай меня, Нюра, заходи почаще!

Я целыми днями пропадала на работе, восстанавливали разбитые цеха фабрики. Домой возвращалась холодная-голодная.

– Пойдём к нам, поешь, поспишь в тепле, – приглашала Фатима.

Вскоре пришла похоронка на Розу. Я старалась утешить, согреть Фатиму, которая относилась ко мне как к родной дочери, добрым словом и заботой. И мамушка Фатима вошла в мою жизнь, стала дорогим и родным человеком на все годы.

Утомлённые войной