Поле жизни

Благодаря хлопотам мамы тётя Юля получила разрешение на прописку в Калинине. Верная первой любви и не встретившая человека, похожего на Сашу, она осталась одна. Как-то, услышав сожаление: «Грустны дни в одиночестве», ответила: «Я не одна, моя племянница двух дочек стоит!»

Работала тётя Юля, как и воевала: десятки благодарностей в трудовой книжке. С сердечным волнением просматриваю семейный архив. Строчки из её последнего письма:

– За эти дни насмотрелась передач о войне и наплакалась. Вспомнилось многое. 7 мая видела «Конвой PQ-17» о караванах наших и английских кораблей, которые в 1942–43 годах везли военные грузы в Архангельск и Мурманск, гибли под бомбами и от торпед. Всё волнует душу, а воспоминания о тех событиях незабываемы и зримы, их не в силах стереть время!

Тётя Юля работала с сентября 1945 года в Калининском областном комитете радиоинформации. Видела молодого Андрея Дементьева, впоследствии ставшего известным поэтом. В его стихах находила утешение, берегла письмо:

– Милая Юлия Ивановна! Доброго Вам здоровья и радости. Ваш земляк, Андрей Дементьев. Спасибо за память.

И стихотворение с его автографом: «Никогда, никогда ни о чём не жалейте…»

Я открываю мореходную книжку Майорихиной Юлии Ивановны – живое дыхание истории, хоть листочек ветхий и пожелтевший.

Рассказ тёти Оли о событиях её военной жизни оказался не менее захватывающим и драматичным.

– Вначале партизанила в карельских лесах. Потом, когда погнали немцев, наш отряд воевал в составе Белорусского фронта. Была санинструктором, раненых перевязывала, с поля боя выносила. Бывало, пули свистят, раненый кровью исходит, я молю «родненький, потерпи, живи!» и собой закрываю, чтобы ещё пуля не попала. Удивляюсь, как жива осталась. Перенесла контузию, ранения, лежала в госпиталях, – она спустила рукав гимнастёрки: предплечье исполосовано глубокими красновато-синими шрамами. – Спину и ногу зацепило. За тот бой получила орден Красной Звезды.

– Тётя Оля, расскажите ещё что-нибудь, – я восхищённо смотрела на неё, бережно касаясь руками наград – сколько их!

– Не стану тебя пугать, а то по ночам будут страшные сны беспокоить. Я сама весь этот ужас хочу побыстрее забыть.

Незадолго до её отъезда услышала разговор с дедушкой.

– Папа, хочу спросить твоего совета. Есть у меня человек, очень дорогой. Военный врач. Вместе воевали. Замуж зовёт. Вдовец, жена погибла, осталось двое детей.

– Оленька, ты ещё молодая, может, встретишь судьбу, парня свободного. Но если любишь этого доктора, соглашайся, будешь детям матерью. Дело святое – обогреть сиротские души.

С той поры миновало более полувека. Выросли и постарели приёмные и родные дети тёти Оли. Я помню дорогие лица своих близких, любовь и память о них живут в моём сердце. Каждый выполнил высокое предназначение: защитил Родину, подарил заботу и милосердие тем, кто в этом нуждался.

В те дни, когда гостили тётушки, мне открылся незнакомый мир их жизни, но и о дедушке услышала такое, о чём по малолетству моему было не положено знать. В тот раз я притворилась спящей и не пропустила ни одного слова.

– В двадцать третьем по делам я приехал в Петроград, остановился в гостинице. Дверь в номер открыли без стука два человека в кожанках:

– Вы арестованы как классово-враждебный элемент.

Вещи взять не разрешили, ушёл, в чём был, на груди крест и образок святителя Николая, подаренный матерью. На суде подобных мне «элементов» было десять человек, прочитали обвинение, как под копирку написанное, все получили срок.

За себя я особо не переживал, внутренне был готов к этой беде. Сердце болело за вас, что станет с вами. Потом узнал, что Пашенька умерла, имущество отобрано. Надеялся, что у родных найдёте приют, если до них ещё не добрались.

– Тётушка Дарья нас забрала к себе, стала нашим ангелом-хранителем. Меня она проводила в мореходку. Милая тётушка, она скоропостижно умерла, получив похоронку на Валю. Вечная ей память, – тихо сказала тётя Юля.

– В начале тридцатого года меня перевели на Север, на заготовку леса. Из лесопромышленника превратился в лесоруба. Работа тяжёлая, на холоде, еда скудная. Я стал опухать, шатались и болели зубы. Да к тому же раз в месяц требовалось отмечаться в райцентре, находившемся в шести километрах. Каждому назначался свой срок. Так и бродили – не уверенные, вернёмся ли живыми.

Однажды я совсем разболелся, иду, мокрый снег лицо хлещет. Добрался до деревни, до первого дома. Постучал в дверь. Открыла женщина.

– Подайте хлеба, Христа ради.

– С такой рожей работать надо!

Поскользнулся на ступеньках, с крыльца свалился, подняться – сил нет. Из подступающего забытья услышал:

– Давай поднимем несчастного.

Двое мужчин, молодой и постарше, подняли меня на ноги и привели в соседний дом. Добрые люди накормили, согрели, уложили на полати. Утром дали обувь и тёплый платок.

– Страдалец, не ходи дальней дорогой, через речку можно перейти, лёд ещё крепкий, авось, выдержит.

Поблагодарил благодетелей, последовал их совету. С молитвой ступил на лёд, уже тронутый таянием. Вот и опасный путь позади, берег рядом. И вдруг – обжигающий холод полыньи.