Говоря короче, мифологическая система, согласно этой точке зрения, является естественным, спонтанным продуктом индивидуальной психики, но социально контролируемой реорганизацией отпечатков детства, придуманной таким образом, чтобы знаковые стимулы, которые движут индивидом, способствовали благополучию местной культуры, и только данной местной культуры. Поэтому действенным и своеобразным в каждой мифологии становится неповторимая архитектура – не кирпичи (отпечатки младенческого опыта и связанные с ними переживания), из которых эта структура состоит, сам архитектурный стиль, который существенно разнится в зависимости от места, времени и стадии развития культуры.
Однако следует отметить еще один важный аспект и функцию мифологии, и здесь мы снова уходим от локальных к общим понятиям, ибо миф не только должен вести человека от инфантильного отношения зависимости к взрослому принятию ответственности в соответствии с системой настроений его племени, но и помочь ему в зрелом возрасте подготовиться к встрече с тайной смерти. Человек (в отличие от животных) не только знает, что он убивает, когда убивает, но и знает, что он тоже умрет; и, кроме того, продолжительность его старости, как и его младенчества, сама по себе является целой жизнью, если сравнивать ее с жизнью многих зверей. Более того, даже в детстве и, разумеется, в зрелом возрасте чудо смерти – невероятные, пугающие превращения, которые следуют непосредственно за смертью, – поражают сознание неизбывно и безвозвратно. Примирение сознания с чудовищной реальностью нашей жизни, которая питается смертью, ею и заканчивается, а начинается с удивительного события рождения, похожего на сон, – это функция, выполняемая всеми древними и большинством высококультурных мифологических систем. И функция эта не менее важна, чем узкосоциологическая. Действительно, социальные представления конкретной общности сами зиждутся на тайне жизни, которая, подобно мифологическому подземному морю, есть всегда. И поэтому, даже выполняя свою социальную функцию, мифы имеют дело не только с тем, что «развивается в индивиде под действием общества на него», но и со всем «значительным и постоянным в человеческих бедствиях» (вспомним еще раз Джойса).
«Вы увидели, – сказал старый знахарь сиу Черный Лось поэту Джону Нейхардту, – что истина приходит в этот мир с двумя лицами. Одно печально от страданий, а другое смеется. Но это одно и то же лицо, смеющееся или плачущее» 49.
Греки вложили эту мысль в образ двух масок трагедии и комедии.
«В церемонии
Мифология и обряды, посредством которых передаются ее образы, высвечивают не только местный социальный порядок, но и тайное измерение бытия природы, которая находится как внутри, так и вовне и тем самым в конечном счете находится в единстве с собой. И сопряженные с этим чувства нам внутренне присущи: любовь, ненависть, страх и презрение, изумление, ужас и радость. Они не «развиваются в индивиде, – как утверждает антрополог, – под воздействием общества на него», а пробуждаются и направляются на осуществление поставленных обществом целей. Природа первична: она присутствует в человеке с рождения; общество следует за ним: оно лишь оформляет природу и, более того, является функцией того, что оно оформляет; тогда как природа столь же глубока и, наконец, непостижима, как само бытие. Или вот как выразил эту мысль Томас Манн: