Полгода из жизни капитана Карсавина

А письма на мои запросы о Георгии продолжали поступать. Однажды пришло письмо от одного из самых близких его командиров. Правда, не сразу ответил он, да и отыскался не сразу: трижды пришлось запрашивать республиканский военный комиссариат, где проживает такой — Гашим Сеидов. Узнав его адрес, письмо отправил вместе со снимком Георгия…

Наконец из далекого азербайджанского села Дуданган получаю ответ. Припомнил своего подчиненного командир 7-й стрелковой роты Гашим Сеидов: «Скромный. Приказы выполнял быстро и четко. В бою был бесстрашным воином». Что ж, для солдата это совсем немало.

Давно приведены в порядок места захоронения героев войны. Никто не забыт, ничто не забыто. Не значился вот только в братских могилах Витебской области красноармеец Эфрон. Но как-то среди других мне пришло письмо из Друйского сельского Совета, которое я особенно ждал. В нем сообщалось: «Путем опроса местных старожилов установлено, что на территории нашего сельсовета имеется могила неизвестного солдата, захороненного летом 1944 года».

Деревня Друйка… Это ведь именно там в последнюю атаку поднялся Георгий! Умер солдат от ран. Поставили ему санитары временный фанерный треугольник со звездой — и ушел полк на запад. Имя дожди размыли, ветер выветрил. А могилу люди сохранили. Может статься, что и не Георгий в ней — другой солдат. Но звучит траурный реквием у обелиска героям Сталинграда. И как на перекличке, от одной братской могилы к другой, навечно застыла и пирамидка у деревни Друйка…

Так вышло, что в поисках одного «неизвестного солдата» скорее удалось найти другого. Как и в том бою, седьмого июля сорок четвертого, когда плечом к плечу в атаку за Родину поднялся весь 3-й батальон, они — и мертвыми! — встали друг за друга.

«…Прошу прощения за то, что не ответил и не поблагодарил Вас за Ваши старания, которые Вы приложили для розыска места захоронения моего отца — Хозяинова Якова Васильевича. Всей семьей, с женой и детьми, я побывал недавно в деревне Друйка и в поселке Видзы, где в начале июля 1944 года вел боевые действия 437-й стрелковый полк…» — такое письмо я получил от Николая Яковлевича Хозяинова, сына одного из однополчан Георгия. Он рассказывал, как с женой, дочерью и четырехмесячным сынишкой Яшей, названным в честь деда, приехал в Белоруссию из села Устьцильме Коми АССР, как искал могилу своего отца.

«В поселке Видзы и около него имеется два памятника погибшим воинам, однако фамилии моего отца на памятниках нет. В горисполкоме Видз такой фамилии также не значится. 17, 18, 19 августа мы находились в г. Браславе, и в военкомате были найдены списки захороненных и в картотеке — карточка отца со всеми данными. Точно указано место захоронения. Мне обещали, что на памятнике в Видзах будет высечена фамилия отца».

Отыскались списки захороненных! Еще запрос, еще надежда, возможно, последняя…

И вот долгожданная весть. Браславский районный военкомат Витебской области подтвердил предполагаемое мной место захоронения Георгия.

И справка военкома: «По Вашей просьбе высылаю фотографию памятника, установленного на месте захоронения советских воинов, и в их числе Г. Эфрона. Имена остальных воинов нам неизвестны».

И зимний снимок: на фоне голых ветвей под снегом — обелиск. На обелиске надпись:

Эфрон

Георгий Сергеевич

Погиб в июле 1944

Сын Марины Цветаевой пал смертью храбрых в бою за Отечество.

…Дети, сами пишите повесть
Дней своих и страстей своих.

Выходит, выполнил Георгий материнский завет.

ЗА БЕЛЫМИ ЖУРАВЛЯМИ

Они до сей поры с времен тех дальних

Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса.

Р. Гамзатов

«ИДЕТ ВОЙНА НАРОДНАЯ…»

У Ашхен Микоян много сыновей: Степа, Володя, Алеша, Вано, Серго. Пять детских кроваток, пять полотенец в ванной, пять мест за столом. Мальчики — каждый со своим характером, привычками, причудами — все равны для Ашхен. Каждый — радость ее и печаль, ее надежда, тревога и любовь.

Как-то незаметно бежит время. Словно молодые топольки, подросли сыновья. И вот первым улетел из родного гнезда Степан. В летной школе под Севастополем его застала война, когда следом за старшим ушел из дому и Владимир.

…Война бушевала уже вторую неделю. Вторую неделю голос диктора отсекал названия знакомых городов. Мешками с песком укрылись витрины, бумажными крестами перечеркнулись окна. Москва, шумная, величавая, с ее широкими площадями, просторными улицами, перекрашивалась в военный цвет.