Полгода из жизни капитана Карсавина

Володя любил свой город. Здесь, у зубчатых стен Кремля, в тихих старинных переулках, на площадях, полных народа, прошло его детство. Летними днями, забравшись с мальчишками в Тайницкий сад, любил он искать в очертаниях облаков подобие чудовищных ущелий, гор, угадывать в них причудливые линии лиц, призраки далеких битв. Теперь в московском небе молчаливо повисли аэростаты заграждения. Настороженно замерли на крышах зенитные орудия. Время от времени над городом проносились истребители. Тогда Володя невольно думал о Степане: «Как он там? Скоро ли на фронт?..»

В начале июля радио передало сообщение о подвиге летчика Гастелло. В пылающем самолете пилот ринулся на колонну вражеских цистерн с горючим. Известие это так взволновало Володю, что он тотчас же позвонил своему школьному товарищу Юрию Ломову:

— Юрка, что делать будем? Ждать первого сентября да имена удельных князей зубрить? Или на фронт?

— Что ты? Какой фронт? — удивился Ломов. — Месяц назад тебе только семнадцать стукнуло. И мне не больше. Кто разрешит?

— Не в годах дело. Ильин — наш одноклассник, а уже в танковом училище. Надо действовать! Про князей доучим после войны…

И друзья решили разведать обстановку: может, возьмут на фронт?..

Двери и окна военкомата были раскрыты настежь. В пустых кабинетах теплый ветер тихо шелестел бумажками. На стене неровно висела картина «Ворошилов и Горький в тире ЦДКА»: Ворошилов отстрелялся и довольно улыбается, — видно, все пули в десятке, а у Горького лицо смущенное. За ними на грифельной доске мелом написано: В — 5 — 5 — 5 — 5 — 5 = 25, Г — 3 — 4…

Это была очень популярная картина. Наряду с портретом Сталина она висела почти во всех учреждениях, учебных заведениях, общественных местах.

Потоптавшись в пустом военкомате, друзья ушли ни о чем. Володя, однако, полностью утвердился в мысли о фронте. Он рассуждал просто и ясно: «Бить гитлеровцев — долг каждого честного парня. Стрелять меня обучили. Конем владею, — значит, научусь и летать. А там следом за братом Степаном — в бой!» Но прежде предстоял разговор с родителями.

Решающее слово было за отцом, и почему-то именно на поддержку и помощь Анастаса Ивановича рассчитывал Володя.

Отец всегда был для сыновей непререкаемым авторитетом. В редкие свободные от дел часы он рассказывал им о подпольных марксистских кружках, о боях за Советскую власть на Кавказе, о днях Бакинской коммуны.

С детства запомнились Володе рассказы о пламенных революционерах: Камо, Шаумяне, командарме гражданской войны Гае. Полюбился легендарный армянский герой Андраника. Подвигами этого воина в освободительной борьбе болгар против султанской Турции восхищался в свое время семинарист Анастас Микоян. Это в его добровольческую дружину в начале первой мировой войны ушел он втайне от родителей. Из рассказов отца перед Володей поднимались образы тех, кто сражался на баррикадах, погибал в царских застенках. Революционеры, люди высокого гражданского мужества, вошли в жизнь мальчика с первых сознательных шагов.

Володя очень рассчитывал на поддержку отца…

Вечерами на опустевших улицах Москвы стали появляться дружинники местной противовоздушной обороны. В парке, где совсем недавно звучали веселые голоса, теперь учили стрелять, метать гранаты, ползать по-пластунски бойцов Всевобуча. А с фронтов продолжали идти нерадостные вести. И из Москвы ежедневно уходили эшелоны с добровольцами.

Седьмого августа в Качинскую военную школу пилотов уезжал Володя.

Гудела на перроне многоликая толпа. Плакали матери, провожая безусых солдат — сыновей своих, плакали невесты. Звучали бодрые напутственные слова, пожелания скорого возвращения с победой. Но вот дрогнули вагоны. Невыразимой тоской захлестнул людские души старинный солдатский марш «Прощание славянки».

В окне вагона промелькнула грустная Володина улыбка. Он что-то показывал рукой, кричал. Но голос его уже тонул в колесном стуке.

Неприветливо встретил новое пополнение Красный Кут — небольшой поселок за Волгой, куда с началом войны перевели Качинскую военную школу пилотов. Моросил дождик. Низко над землей ползли огромные гряды туч, то траурно-черные, то медно-красные. Казалось, ветер гнал их из пасти раскаленной печи.

— Мрачно. Как перед сотворением мира… — пошутил кто-то из ребят, но о погоде тут же забыли.

Прибывших встретил представитель школы и на батальонной полуторке доставил всех в штаб.

С войной система обучения в Качинской школе основательно изменилась. Программа стала ускоренной, и летчики выпускались не одновременно, как раньше, а небольшими группами, по мере их подготовленности. Володя попал в группу лейтенанта Каюка, в которую кроме него вошли курсанты Ткаченко и Ярославский. Так втроем они остались в экипаже на все время учебы.

Домой полетели первые весточки.

«19 августа 1941 года.

Здравствуйте все!

Вот я и живу теперь в казарме с ребятами. Ходим вместе на аэродром. Три раза уже летал со Степкиным летчиком-инструктором, в воздухе управлял сам. Через несколько дней приступаю к теоретическим занятиям.