Поляк

Она могла бы засунуть рукопись обратно под сиденье табурета, который увезут на распродажу. Или подложить в коробку со всякой всячиной в гостиной, и тогда рукопись закончит жизнь среди оберток от еды, апельсиновых корок и пенопласта где-нибудь на свалке в польском пригороде. Сделав это, она закрыла бы за собой дверь (до щелчка!), вызвала такси, добралась до аэропорта как раз к вечернему рейсу до Барселоны через Франкфурт и никогда больше не вспомнила бы ни о поляке, ни о его поэме, посвященной Беатриче.

А могла бы забрать стихи с собой в Барселону, заказать перевод и напечатать вручную на дорогущей тряпичной бумаге ограниченным тиражом в десять экземпляров, El libro de Beatrix de W.W.[17] Один экземпляр она отошлет в Берлин его дочери, чтобы та не думала, будто она, Беатрис/Беатриче, какая-то шлюха, а остальные уберет в шкаф, и сыновья обнаружат их там после ее смерти и поймут, на какие высоты, какие глубины страсти вдохновляла их мать даже в зрелом возрасте.

Как поступить? Забрать поэму с собой или оставить здесь, отринуть и забыть? Этот мужчина мертв. Его дочери все равно. Беатрис не перед кем отчитываться, кроме самой себя.

10

Надо бы почитать Данте. Ее образованность никогда не простиралась так далеко. Она знает его портрет, тот, знаменитый, но не стихи. Чертами лица он чем-то напоминает самого поляка. Такой же угрюмый.

«Ты бы почаще улыбался, – как-то сказала она поляку. – У тебя приятная улыбка. Люди смягчатся, если ты научишься им улыбаться».

11

Она и сама смягчается, теперь, когда у нее в руках его завещание. И пусть великие безнадежные страсти не ее стезя – такова уж ее конституция, – это не значит, что Беатрис не способна восхищаться величием страстей, бушующих в душах других. Приятно сознавать, что он ее не забыл, напротив, восславил в своих стихах. Его Беатриче. Должно быть, ему пришлось потрудиться. Даже по-испански подобрать рифму нелегко, а что уж говорить о польском!

12

Неплохо было бы побеседовать с его дочерью. По телефону та показалась ей холодной и безучастной, но, возможно, все дело в немецких конструкциях, проглядывающих через ее английский. Беатрис могла бы заглянуть в ее оживленный ресторан в Берлине. Привет, Ева, позвольте представиться. Я Беатрис, подруга вашего отца из Барселоны. Если у вас есть время и вы не нужны на кухне, может быть, присядете и поболтаем? Вы считаете меня одной из тех гарпий, что вцепляются когтями в знаменитостей и высасывают из них кровь. Вы ошибаетесь. Я не такая. Я не искала внимания вашего отца. Это он в меня влюбился. Я могла бы захлопнуть дверь у него перед носом, но я этого не сделала. Я обращалась с ним так мягко, как только возможно. Воспоминания, которые он сохранил обо мне, были по большей части счастливыми. А если не верите, вот, смотрите, эти стихи он посвятил мне.

13

Тикают часы. Сейчас три часа дня. Если она хочет сегодня спать в своей постели, ей следует поторопиться. С другой стороны, можно провести эту ночь в Варшаве, а вылететь утром. Переночевать в этой квартире, изучить окрестности, поесть настоящей польской еды (что бы это могло быть: кровяная колбаса, вареная картошка, квашеная капуста?) и улечься в постели покойного. Есть свои неудобства: ни электричества, ни постельного белья, но как-нибудь обойдется. Этот мужчина страдал из-за нее – более того, тосковал по ней, – поэтому незазорно пострадать немного ради него.

14

Беатрис оставляет сообщение мужу: «Переночую в Варшаве. Завтра вернусь».

15

Мальчишки с велосипедами пропали, собака тоже. Беатрис гуляет по окрестностям. Здесь не на что смотреть – ничего такого, чего она не видела бы дома. В убогом магазинчике она покупает пакетик кураги, пачку печенья, бутылку воды. Возвращается в квартиру и при остатках дневного света извлекает из коробок шерстяной свитер и вельветовые брюки. Ее пижама на эту ночь. Воду не отключали, поэтому Беатрис удается умыться.

16

Она спит, но снов не видит. Ей никогда ничего не снится. Тем не менее посреди ночи Беатрис просыпается, чувствуя чье-то присутствие.

– Витольд, если это ты, иди приляг рядом со мной, – шепчет она в темноту.

Ни движения, ни звука в ответ. Она снова засыпает.

17

Утром она вызывает такси и к девяти утра уже в аэропорту. Ей приходится долго ждать своего рейса; она использует это время, чтобы неторопливо позавтракать, сделать массаж и маникюр. К шести вечера она дома, отдохнувшая и улыбчивая.

– Я получил твое сообщение, – говорит муж. – Как поездка? Мне нужно ревновать?

– Он умер, – отвечает Беатрис. – К кому ревновать?

– Отчуждение привязанности, или увод от мужа, – говорит он. – Разве он не увел тебя от мужа?

– Не смеши. Я никогда его не любила. Это он был в меня влюблен. Ничего больше.

– А коробку, ту знаменитую коробку ты привезла? Что там было?

– Случилось недопонимание. Я неправильно поняла его дочь. Я ждала чего-то личного, но он оставил мне только свою книгу о Шопене, по-польски. На память. Memento[18].

– Выходит, твоя поездка была пустой тратой времени.