Полигон. Знаки судьбы

В Харькове нас с сестрой и мамой застала война. В 1941 году мне было 7 лет, а сестре 4 года. Помню опустевшие улицы. Вечером они не освещались. А окна домов закрывали темными шторами. Это было мероприятие, направленное на защиту от ночных бомбардировок. Стёкла окон были крест-накрест проклеены полосками бумаги, чтобы при близком попадании бомбы осколки стёкол не летели в помещение. С приближением фронта эвакуировали жителей. Предприятия начали эвакуировать раньше. Эвакуацию организовывали администрации предприятий и учреждений для своих работников и их семей. Через какое-то время в доме осталось всего две семьи: наша и ещё одна, главы которых были на фронте. Мы эвакуации не подлежали, так как не были связаны ни с одним заводом или учреждением. Та, вторая семья перебралась в нашу квартиру, и две матери стали готовиться к тому, чтобы уйти из города пешком. Хорошо помню, что мать сшила себе и нам с сестрой вещевые заплечные мешочки, куда положила самые необходимые вещи каждого из нас на случай, если в дороге кто-то останется один. Обе мамы уже собирались в дорогу. Далеко бы мы, конечно не ушли. Наши войска отступали быстро. Выручил нас случай. Но с него начну следующий рассказ.

Рассказ 49-й Эвакуация

Когда моя мать и та женщина, которая перебралась со своими детьми в нашу квартиру, планировали и уже собрались, чуть ли не на следующий день, отправиться из Харькова с детьми пешком, случилось вот что. Близко от города оказалась воинская часть, в которой командиром какого-то подразделения служил муж той женщины. То ли он отпросился у начальства съездить в Харьков, чтобы узнать судьбу своей семьи, то ли его послали по делу, но он оказался в городе на грузовой машине с группой красноармейцев, вооруженных автоматами. Словом, он приехал домой. Здесь надо отдать должное женской интуиции и предусмотрительности. Женщина, которая перебралась к нам, приколола на дверь записку, указав в ней номер нашей квартиры. Кому была адресована эта записка – неизвестно, ведь муж её был на фронте. Но записка сработала.

Когда командир-фронтовик узнал, что его семью оставили в городе на произвол судьбы, он сильно разозлился. Нас всех с нашими вещмешками и сумками быстро посадили в машину к автоматчикам, и мы помчались на вокзал. Командир пошёл к станционному начальству. Но ему сказали, что сформирован чуть ли не последний эшелон с эвакуируемыми, мест в нём нет, и он вот-вот отходит. Тогда автоматчики подхватили наши мешки, и мы побежали на перрон. К эшелону уже был прицеплен паровоз, который пыхтел. Командир нашёл начальника эшелона, а когда тот попытался что-то возразить, командир вынул из кобуры пистолет и подозвал своих автоматчиков. Двери всех вагонов-теплушек были опломбированы, но под такой угрозой начальник эшелона открыл дверь одного из вагонов. Обе наши семьи буквально затолкали в вагон, который и так был переполнен. Командир дождался, пока эшелон тронулся, и началась наша эвакуация.

Наша семья оказалась у самой двери вагона, которая плотно не закрывалась. Мать прикрыла щель нашими же мешками, чтобы меньше дуло. Дуть почти перестало. Но отправились мы вечером, и в первую же ночь, на какой-то остановке поезда, через эту щель один из мешков вспороли снаружи и вытащили из него все, что пролезло в щель. К счастью, женщины нашли где-то, то ли кусок фанеры, то ли доску и стали загораживать щель этим предметом.

Ехали долго и не знали куда. Через пару дней у большинства кончились съестные припасы. Эшелон, если и останавливался, то на каких-то товарных станциях, где не было магазинов. Был только кипяток. Если у кого и были деньги, то купить поесть было негде.

Привезли нас в город Кустанай. Оттуда, не помню на каком транспорте, нас, несколько семей, отвезли в деревню Чернышёвка Мендыгаринского района, Кустанайской области. С нами был сотрудник НКВД (Народный комиссариат внутренних дел, предшественник КГБ и нынешнего ФСБ). Этот сотрудник заходил с каждой семьёй в дом местных жителей, осматривал его и указывал хозяевам, где эвакуированная семья должна будет располагаться. Естественно, что хозяева воспринимали всё это, говоря мягко, без энтузиазма. Это стало тем более понятным, когда позднее мы узнали, что деревня заселена была в период так называемого “раскулачивания” вынужденными переселенцами из центральной России. Говоря проще, ссыльными. При этом мужчины призывного возраста из этой деревни были мобилизованы на фронт. Ну а нас местные стали называть “выковыренными”.