Поликарбидная логика (СИ)

Я вообще смогу его когда-нибудь возненавидеть так, как положено ненавидеть талов? Оправдываться перед низшим за свои поступки?.. Скажи эту фразу сама Ривер Сонг, я бы её расстреляла на месте, а вот на эту мразь даже всерьёз обозлиться не могу. Но вместе с тем и равнодушия не испытываю. Как это… бестолково. Вообще, по умолчанию. Бестолково любить тала, бестолково метаться между своей природой и навязанными инстинктами, бестолково путаться в эмоциях, длинных и липких, как переваренная лапша. Единственное, что я не могу признать бестолковым — это своего уважения к Найро, признания его равным. Не в правах, нет. И не противником. Просто равным. Мы изначально друг друга стоили, хоть и рождены цивилизациями разного уровня. Возможно, в этом и заключена причина того, что я никак не могу переключиться на уставные отношения.

— Жаль, что ты не можешь стать далеком. Мы бы хорошо работали вместе, — искренне говорю я ему и только потом понимаю, что повторяюсь с Альфой, когда-то сказавшим нечто похожее Риллане.

— Уволь от этого сомнительного счастья, лучше попылюсь в музее, — отвечает Найро с обычной иронией.

Пожимаю плечом, мол, я тебя поняла. Все вопросы выяснены, задерживаться нет причин. И вообще, не надо тут затягивать. Разворачиваюсь, и вдруг слышу сзади:

— Тлайл.

Замираю. Он как-то по-особенному это слово сказал, я ни от кого и никогда не слышала такой интонации. У меня даже нет к ней определения в активном словаре, а пассивный недостаточно связан с практическим опытом, чтобы найти верный термин. Одно только знаю: сразу, когда тал произнёс мой старый позывной, мне вдруг захотелось приткнуться к нему и замереть в полной, абсолютной, надёжной безопасности, хотя логически я понимаю, что безопасность в присутствии тала — это лишь глупая иллюзия.

Медленно поворачиваюсь обратно. Мне почему-то снова страшно. Нет, неправильное определение. Есть ли в принципе термин «непосебешно»? Он бы полностью выразил то, что я сейчас ощущаю.

— Да, Найро?

— Спасибо, — говорит он с мягкой улыбкой, которой я никогда у него не видела. Ч-что он сказал? Я не понимаю… Он тут помешался, а я и не заметила?

— Твоя благодарность выглядит бессмысленной, — надеюсь, мой голос прозвучал не слишком беспомощно.

Мягкая улыбка на рэл превращается в привычную кривоватую усмешку, но в ней заметна грусть:

— Но в словах «я тебя прощаю» ещё меньше смысла — тебе до лампочки моё прощение, как и любое другое моё личное мнение. Ты просто такая, какая есть, мой маленький далек, — тут я непроизвольно вздрагиваю, — и такова твоя сущность. Но спасибо тебе за то, что не побоялась прийти. Ты очень… особенная, девочка, и я рад, что тебя встретил, пусть даже по другую сторону баррикад. Спасибо.

Общий ход его мыслей я, кажется, наконец поняла, но теперь у меня появился куда более серьёзный вопрос:

— Почему ты так меня назвал? Откуда ты взял эти слова про маленького далека, объясни?

Найро прикрывает глаза, глубоко вздыхает и с трудом поднимается на ноги. Я и не догадывалась, как сильно его подкосило заключение. То-то он весь разговор просидел, и всё же сейчас находит силы сделать ко мне несколько шагов. Вдруг осознаю, что мы никогда раньше не были на такой крошечной дистанции, даже на корабле, когда передавали что-нибудь из рук в руки, даже сегодня, когда я показывала ему проекцию сфероида. Между нами настолько мало места, что ещё шаг, и мы встанем вплотную. Не так давно сильная, но теперь ослабевшая и похудевшая за время плена рука тянется к моей щеке и застывает лишь в самый последний момент, едва-едва её не коснувшись. А я всё так же не шевелюсь, словно оцепенела, лишь чувствую кожей чужое тепло и смотрю в серые глаза, в которых не осталось ни атома знакомой стали. Почему-то в голове щёлкает, что теперь они цвета апрельской воды, хотя это так странно — на асфальте она чёрная, а в лужах коричневая, но почему в мозгу засело это определение? Наверное, из какой-нибудь дурацкой земной книжонки.

— Да как тебя ещё называть, ребёнок, — бывший генерал опять усмехается, совсем печально, и всё-таки касается моей щеки.

— В первый раз.

— Что — в первый раз?

— Ты рискуешь меня коснуться. Сам.

Он ещё какое-то время стоит неподвижно, и я тоже не шевелюсь. Донельзя дурацкое чувство, что ещё миг, и мы потянемся друг к другу, станем ещё ближе, а насколько вообще могут сблизиться кровные враги в невесть каком поколении? Это даже не трагедия любимого Императором земного поэта. Но вместе с силой притяжения растёт и сила отталкивания. Глупые дети из старинной истории не умели себя контролировать. А мы с Найро умеем, и ещё достаточно трезвы, чтобы понимать — у нас нет ни шанса.

— Нет, — то ли говорим, то ли думаем хором, одновременно делая шаг назад. Тёплая рука исчезает с моей щеки.

Это правильно. Так и должно быть. Мы — табу друг для друга. Странно, раньше не понимала глубокого смысла этого слова, а сейчас поняла, что это не просто запрет — это полное исключение соприкосновения с чуждым явлением, с чуждым существом. Не всё на свете решается инстинктами. Есть во Вселенной место и логике.