Полёт на Сатурн (СИ)

— Курин, прекрати острить! Ребята, запомните: эта птица называется желна, — воспитательским голосом сообщила Люся.

— Остальные три тоже так называются! — в тон ей добавил Колька, и все опять заржали.

— Курин, это последний поход в твоей жизни, — пригрозил Юра. — По крайней мере, в этой смене.

Несколько раз мы видели в лесу скворечники, прибитые к деревьям, и огороженные муравейники. Юра сказал, что это работа школьного лесничества, и Люся завела речь об охране природы.

И так все знают, что природу нужно беречь, но вожатые повторили с нами ещё раз, как именно это делается. Мы даже специально остановились на полянке и встали в кружок. Вожатые спрашивали, что нужно делать для охраны природы, а мы отвечали: не бросать бумажки в лесу, не ставить на Новый год ёлки, не разжигать огонь в не отведённых для этого местах, не приносить домой диких зверят. А ещё нужно рисовать природоохранные плакаты.

Долго ли, коротко ли, но мы наконец-то пришли, куда шли: к большой вытоптанной поляне с деревянными лавками и местами для костров — отведёнными, так что здесь жечь было можно. Мне очень понравилась сине-зелёная деревянная беседка с крышей, похожая на домик, но зайти в неё я постыдилась из-за надписи «для курения». Видимо, тут не только дети отдыхали. Мальчишки под командованием Юры принялись собирать сухие ветки и рубить их для костра, а нам Люся велела разбить лагерь. Как его разбивать, мы не знали, поэтому просто подтащили лавки поближе.

Компотной машины между тем не было.

Юра научил нас разводить костры с одной спички, но меня так разморило, что я потеряла к туризму всякий интерес. Мне хотелось холодной воды, но я бы согласилась и на горячий компот.

— Все садимся! — скомандовала Люся. — Начинается обед. Сейчас я раздам ватки со спиртом, и вы протрёте руки. Потому что мыть нечем. Все туристы так делают.

— А я бы спирт лучше выпил! — глубокомысленно выдал Колька, и все заржали.

— Курин, прекрати острить! — строго сказала Люся. Она дёргала клочки ваты из упаковки и макала их в аптечный пузырёк, а мы послушно брали и вытирали руки. Мальчишки начали цитировать фильм «Бриллиантовая рука»: «Спи-ирт!» и громко хохотать над этой шуткой. Люся продолжала: — Дизентерия — это болезнь немытых рук! А ещё вы можете заболеть желтухой, эхинококком и другими болезнями. И паразитов можете занести. Знаете, какие они бывают? — она начала рассказывать в подробностях, и мне поплохело. — Поэтому руки всегда надо мыть перед едой! Доставайте котлеты. Лаптева, а ты почему не ешь?

— Можно, я подожду, когда компот привезут? Я не могу без запивона.

— Можно. И чтобы я больше не слышала от тебя этого словечка.

На то, чтобы заглотить и котлеты, и оба хлеба, отряду потребовалось ровно три минуты. Нет, вру, две. Ели все, кроме меня. У меня, откровенно говоря, после поучительных рассказов Люси о дизентерии и всяком-разном аппетит пропал напрочь, и насчёт запивона была просто отговорка. Но остальным пионерам было до лампочки, и они с удовольствием стрескали походную пайку.

После еды народ повеселел и начал гоняться друг за другом вокруг костра, но Юра быстро всех утихомирил, объявив, что сейчас будут песни под гитару.

Играть… умели все. Умение различалось только количеством аккордов. Я, как и большинство, знала три, Колька и Танька рыжая — пять, а Юра — восемь. Под Юрин аккомпанемент мы спели про космические карты и маленького барабанщика, а потом гитара пошла по кругу, и Юра с Люсей как-то незаметно отошли в сторонку. Они стояли под деревом и болтали о своём, по-прежнему не спуская с нас глаз, но в наши дела не вмешивались, и мы пели что хотели.

Собственно, можно было уже поворачивать в обратный путь, но мы ждали компотную машину. Все хотели пить, хлеб совершенно не помогал от жажды, и хорошо, что была гитара: музыка отвлекала. Играл Санька, парень, с которым я ни разу словом не перекинулась. Спели «Надежды маленький оркестрик» и «Старинную солдатскую песню», и это было здорово. Даже Бама повеселела и пыталась петь вместе со всеми. Потом гитару перехватила Танька и спела цыганскую песню про несчастную любовь. Там все умерли, и особо чувствительные девчонки прослезились. Ну, не в буквальном смысле, а просто состроили такое выражение лица, что хоть кино по Шекспиру снимай.

А потом гитару взял Колька и забренчал что-то настолько залихватское и разухабистое, что мы забыли и о жажде, и о комарах, и вообще о том, что надо куда-то идти. Этой песней он поставил всех на уши, потому что она была и смешная, и классная, и запрещённая. Мариванна от неё точно бы в обморок упала. Слова были простецкие, но, как бы это сказать, слишком вольные. Хорошо, что вожатые не сидели рядом с нами, при них Колька не осмелился бы такое петь. Мы потребовали ещё раз. Слова запоминали на ходу и подпевали:

— Я парамела,

Я чебурела,

Гопс-топс-тули-тули-я-а!

Гоп, я парамела,

Гоп, я чебурела,

Гоп, барон цыганский я!