Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Предвидение «Вех» о том, что победа революции будет означать крушение права и наступление эпохи правового нигилизма, подтвердилось после большевистского переворота. В марксизме отношение к праву всегда было инструментальным: он отрицал существование неизменных этических и юридических принципов (поскольку юридические отношения различны в разные эпохи и у разных народов), настаивал на жесткой социальной детерминированности юридического конструирования (поскольку в основе всякой правовой программы лежат классовые интересы), выдвигал концепцию юридического волюнтаризма, поскольку правовые требования представляют собой «переменный элемент и время от времени пересматриваются» в интересах различных партий[600].

Большевистская теория права в концепции ее главного идеолога П. Стучки объявляла упразднение права основой культуры и определяла «культурное право» как «упрощенное право»[601]. Классическая наука о праве представала «последним убежищем для всяких идеалистических и вообще идеологических пережитков»[602]. С позиций классовой концепции была отвергнута общая нравственная основа права, всякое право представало классовым, «буржуазным» феноменом (Е. Пашуканис), который вынужденно сохраняет действие в переходный период диктатуры пролетариата, служит конструированию новых социальных отношений (П. Стучка) и поэтому отмирает в условиях перехода от диктатуры к социализму (Я. Берман)[603]. Преодоления «этических фетишей» предполагалось достичь с «преодолением товарного и правового фетишизма»[604]. Большевизм выступал против «фетишизма буржуазного права»[605] и не признавал «никакой абсолютной правоспособности, никаких неприкосновенных частных прав»[606]. Поскольку социальное «бытие» определяет юридическое «сознание», любому «сознательному пролетарию» легче «вырваться из когтей буржуазии» и понять смысл новых социальных отношений, чем «даже коммунисту с юридическим прошлым»[607].

Отправной точкой большевистской юриспруденции первоначально стали идеи психологической теории права Л. И. Петражицкого и учение о социальной функции права Л. Дюги, которые подчеркивали психологический релятивизм правовых конструкций, их мотивационно-дрессирующей и педагогической роли. С этих позиций М. Рейснером обосновывалась концепция противопоставления пролетарского права буржуазному, разрушения последнего, а центральная проблема переходного периода усматривалась в формировании институтов революционного правосознания в судебной и административной практике[608]. Приоритет идеологии коллективизма и классовой «солидарности» над гражданско-правовым регулированием прослеживается уже в первых попытках систематизации правоотношений[609]. Крайним выражением этих настроений становилась анархо-коммунистическая идея тотальной социализации, включавшая, например, «социализацию женщин» в условиях отмены семьи при коммунизме[610]. А. Шлихтер, назначенный комиссаром земледелия, вспоминал, что при отсутствии у Ленина продуманной программы решения земельного вопроса дело свелось к революционной целесообразности, и ему не оставалось ничего другого как осуществлять практические меры по распределению земли и определению форм землепользования, руководствуясь «моей революционной самодеятельностью»[611].