Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

С этих позиций проясняются декларативные и реальные цели и задачи кампании: создание новой картины мира – пространства, времени и смысла существования; соотношения идеологии и права в общественном восприятии; конструирование новой социальной реальности – фреймов социальной структуры и иерархии; закрепление новой институциональной структуры; определение когнитивного доминирования правящей группы и культа вождя. Кампания была нацелена на переформатирование идеологической формулы (подмена коммунизма «победой социализма»), перелицовку фасада («всеобщие выборы» вместо классовых ограничений); реформу политической системы («советский парламентаризм» вместо прямой диктатуры); соотношения прав и обязанностей (в пользу последних); структуры номинальных институтов власти и ее символов (закрепление в сознании культа личности).

В ходе «всенародного обсуждения» решалась важная задача – дрессировка общества (в бихевиористском смысле) путем подмены декларированных правовых норм их трактовкой с искаженным смыслом (знаменитое «двоемыслие»); фиксация социально приемлемого и неприемлемого поведения; конструирование образа врага (внешнего и внутреннего) и его стигматизация. В целом выясняется связь принятия Конституции с Большим террором, являвшимся важнейшим инструментом закрепления когнитивного доминирования сталинской элиты. О продуманности социальной техники проведения кампании говорит четкость организации и отчетности, сегментирование информационных потоков для различных целевых групп (народных масс, национальных меньшинств, иностранцев, интеллигенции, эмиграции).

С позиций политического пиара данная акция должна быть оценена как несомненный успех ее инициаторов, поскольку решила поставленную проблему – выход из кризиса коммунистической утопии при сохранении и укреплении легитимирующей основы режима. Кумулятивное воздействие акций внешнего и внутреннего пиара способствовало созданию мифа сталинской Конституции как «самой демократической в мире». Данный миф оказался настолько устойчив, что эффективно парализовал все последующие попытки его корректировки в рамках советского номинального конституционализма, а его отголоски, как уже было упомянуто, дошли до наших дней. Последовательное преодоление этого мифа требует внимательного изучения макиавеллистических технологий конституционного пиара.

Глава X. Коммунизм как социальная утопия и юридическая фикция: проект Конституции периода «оттепели» (1961–1964)

Гибридная (квазирелигиозная) сущность коммунистического мифа делает его чрезвычайно интересным объектом изучения с позиций юридической социологии и антропологии. Подобно исследованиям табу и системы обычного права у доисторических народов изучение коммунизма как утопии и юридической фикции позволяет говорить о своеобразном фантастическом (магическом) реализме – сакрализации идеологических мифов, превращении верований в правовые нормы, реально определяющие систему должного поведения, отклонений от него и запретов. Будучи номинальными, все советские конституции не представляют значительного интереса с точки зрения права, выступая как определенная юридическая аномалия. Это не значит, что они не заслуживают изучения: именно анализ отклонений чрезвычайно информативен для понимания закономерностей. Исследования, основанные на методологии «когнитивного конституционализма», дают возможность понять истинный смысл идеологических постулатов, запретов и санкций, а также раскрыть их реальные социальные функции и мотивы появления в определенный период истории[1509].

Главная особенность советских конституций – соотношение идеологии и права, при котором идеологические постулаты определяют содержание правовых норм и порядок их реализации. Это достигается с помощью применения юридических фикций особого рода – идеологических конструкций, закрепленных в конституционном праве, которые принимаются на веру и из которых последовательно выводится вся совокупность конституционных принципов и норм. Фикция в праве вообще есть некоторая абстрактная идея, принимаемая юридическим сообществом без доказательств, как если бы она существовала в действительности, но служащая для последующего обоснования юридических решений. Подобной фикцией в конституционном праве могут выступать религиозные догматы, идеологические и политические конструкции. В советском праве такой фикцией выступало «марксистско-ленинское учение», имевшее характер квазирелигиозного мифа, основополагающие конструкции которого не могли ставиться под сомнение.