Противоречия данной конструкции выявились в ходе ее разработки в Конституционной комиссии. Прежде всего, введение ключевого понятия «общенародное социалистическое государство» допускало совершенно различные его интерпретации в зависимости от используемых социологических дефиниций – государство «всего народа» или «трудящихся», исключительно «рабочего класса» или «рабочих и крестьян», иногда также «интеллигенции» (споры, имевшие место еще в ходе разработки Конституции 1936 г.). Неопределенными оставались и критерии перехода от диктатуры к коммунистической демократии – такое «участие общественных организаций и самодеятельных органов населения» в руководстве делами общества и государства, при котором «в перспективе функции государственных органов все более будут переходить к общественным организациям»[1544]
. Если в Конституции 1936 г. общество и государство были жестко разделены, то попытка их соединения в Конституции 1964 г. вызывала растерянность экспертов: «общество – недоумевали они, – представляет из себя объединение народа, в то время как государство – это форма организации общества, а не само общество», тем более что «в соответствии с марксистско-ленинским учением при построении коммунистического общества государство отмирает, общество же сохраняется»[1545]. Могут ли эти теоретические положения обрести «характер норм законодательного акта, рассчитанного на практическое применение»?[1546] Эта неопределенность выражалась лучше всего в разнообразии определений государства – «Советское общенародное государство», «Общенародное социалистическое государство», «Советское государство», «Общенародное государство»[1547].Другое противоречие оказалось связано с невозможностью юридически определить, что такое советы. Подкомиссия Подгорного, разрабатывая этот вопрос, исходила из того, что «Советы народных депутатов не могут рассматриваться лишь как чисто государственный институт, они являются не только органами власти, но и массовыми общественными организациями, всеохватывающими органами народа, воплощением его единства. Поэтому первый раздел новой Конституции было предложено озаглавить так: «Общественный и государственный строй СССР»[1548]
. Оставалось, однако, непонятно, каким образом советы, интерпретируемые в качестве «общественных организаций», могут быть органами государственной власти или тем более «органами государственного управления» (последний термин предлагалось вообще исключить). К тому же отмечалось, что «политическую основу Советского общества составляют не только Советы»[1549]. Представляют ли собой советы средство объединения народа в государство или являются скорее «всеохватывающей организацией народа, посредством которой народ управляет делами общества и государства»? Да и что такое «народ», если это понятие «в смысле единой социальной общности применимо только к обществу без антагонистических классов», а «народное законодательство» в широком смысле охватывает «совокупность всех нормативных актов, изданных государственными органами»[1550]. В подкомиссии Брежнева, занимавшейся этим вопросом, констатировалось, что «отношение органов демократии и органов Советов – стержневая основа Конституции», признававшаяся «самой трудной проблемой»[1551]. Иная сторона той же проблемы – соотношение органов государственной власти и государственного управления. Одна группа экспертов (Ф. Калинычев) предлагала отказаться от такого их деления, поскольку при такой интерпретации «получается, что Советы