Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

В качестве шагов в направлении «социалистической законности» предполагалось корректировать систему в трех отношениях: добиться регулярности созыва сессий, увеличения продолжительности их деятельности и четкой фиксации круга рассматриваемых вопросов. Ощущение неэффективности данной формы законодательной работы вело, далее, к идее о необходимости иметь другой представительный орган, «осуществляющий в перерывах между сессиями функции высшего органа государственной власти»[1678] и предложению «конституционно закрепить вопросы, которые входят в исключительную компетенцию ВС СССР и которые не может решить никакой другой подотчетный ВС орган»[1679]. Наконец, выдвигалось предложение о расширении круга субъектов законодательной инициативы, правом которой предлагалось наделить не только палаты ВС, но и правительство и даже «общественные» организации[1680]. Право законодательной инициативы «с учетом сложившейся практики» предлагалось дать Президиуму ВС, палатам и постоянным комиссиям, Правительству СССР, Верховному суду, союзным республикам в лице их высших органов власти, а также центральным органам общесоюзных общественных организаций»[1681]. Действительно, в проекте Конституции 1964 г. право законодательной инициативы трактовалось чрезвычайно широко – оно «дается Палатам ВНС, его комиссиям и комиссиям палат, его депутатам, Совету министров СССР, союзным республикам в лице ВНС и их Президиумов, КП СССР, профсоюзам, ЛКСМ и другим массовым общественным организациям, Верховному суду и Генеральному прокурору СССР» (ст. 142). Сомнения в целесообразности этих предложений, высказанные в ходе дискуссии по ним, определялись не столько противоречием их принципу разделения властей, сколько опасениями роста тенденций к «буржуазному парламентаризму» (С. С. Кравчук), отсутствием четкого представления о том, каким органам дать право законодательной инициативы (Б. М. Лазарев), неясностью, следует ли наделить этим правом общественные организации (А. И. Лукьянов), абсолютной невозможностью отличить правовые нормы от «ненорм» в советском праве, неразграниченностью понятий закона и указа (С. Ф. Кечекьян) и найти путь к системе, в которой «в конце концов исполнение функций управления делами государства перестает быть профессией» (И. С. Самощенко)[1682].

Сохранял значение вопрос структуры законодательной власти – должна она быть двухпалатной или однопалатной. Диаметрально противоположные позиции по бикамерализму определялись различием идеологических установок, прежде всего – представлениями о темпах сближения наций при переходе к коммунизму. Сам феномен второй палаты связывался исключительно с необходимостью национального представительства[1683]. Критика двухпалатной модели, зафиксированной в сталинской Конституции 1936 г., шла по трем направлениям. Прежде всего, двухпалатная модель рассматривалась вообще как идеологически чуждая: «Жизнь доказала, что прав был В. И. Ленин, который всегда высказывался против двухпалатной системы в нашем Советском государстве и считал ее одной из самых ярких черт буржуазного парламентаризма». Далее, эта модель признавалась неработающей, поскольку «более чем за 25 лет не было ни одного случая, чтобы Совет Национальностей обсуждал или внес хотя бы какой-нибудь маленький особый, специфический национальный вопрос, о котором говорил Сталин в докладе о проекте Конституции СССР». Наконец, бикамерализм как способ решения национальных вопросов казался не нужен, поскольку деятельностью всех организаций страны, в том числе и ВС, «руководит Коммунистическая партия, которая зорко стоит на страже союза и дружбы народов нашей страны» и полностью обеспечивает «учет особенностей и специфических интересов всех национальностей»[1684]. Серьезный аргумент против бикамерализма состоял в том, что его существование не гарантирует принцип равенства избирательных прав вообще и представительства от различных национальных образований (республик и автономий) в частности[1685].