Эпизод хрущевской Конституции имел три важных исторических следствия: во-первых, она создала привлекательный ретроспективный миф о том, что в период десталинизации была предпринята попытка отказаться от однопартийной диктатуры – факт, не подтверждающийся имеющимися источниками; во-вторых, она создала некоторые иллюзорные стереотипы, связанные с представлением о возможности реформирования советского федерализма и политической системы путем «возвращения» власти от партии к советам, которые во многом определили стратегию и срывы горбаческой перестройки; в-третьих, она выдвинула группу юристов-чиновников, наподобие Лукьянова, веривших в возможность правовой трансформации сталинизма и «конституционализации» КПСС.
В целом разработка Конституции 1964 г. – это чрезвычайно оригинальная попытка юридического определения идеологического мифа, предпринятая, однако, с негодными средствами. Она прекрасно показала, что коммунизм как квазирелигиозный предрассудок не поддается правовому определению и должен перейти в область исторических преданий или, используя выражение Энгельса, занять свое достойное место в музее первобытной культуры рядом с каменным топором и ручной прялкой.
Глава XI. Конституция «развитого социализма» 1977 г.: общество и государство в юридическом конструировании реальности
Конституция СССР 1977 г. справедливо интерпретируется как выражение кризиса советской политической системы на завершающей стадии ее существования. В ней четко представлены основные особенности всего номинального советского конституционализма: декларативный и условный характер прав; увязывание федерализма с национальным самоопределением; камуфлирование реальности однопартийной диктатуры советскими институтами и фикцией выборов, отсутствие полноценных правовых гарантий контроля конституционности законов. По всем этим параметрам Основной закон «развитого социализма» содержал мало нового по сравнению с предшествующими советскими Конституциями, а в известной мере представлял собой реакцию на конституционные эксперименты периода «оттепели». Именно в период застоя конституционное проектирование достигает наибольшего разрыва с мировым интеллектуальным мейнстримом (включая его левую интерпретацию), что создавало очевидную угрозу сохранения когнитивного доминирования партийной элиты в обществе[1751]
. Революционная утопия требовала корректировки, а последняя предполагала переосмысление идеологических постулатов системы[1752]. Эрозия легитимности советского режима привела к запуску нового конституционного цикла, завершившегося отказом от однопартийной диктатуры и формированием основ постсоветского правового строя.Принципиальная новизна Конституции 1977 г. состояла, однако, во включении ст. 6 о руководящей и направляющей роли партии. Первые советские конституции (1918 и 1924 гг.) вообще не упоминали о партии, сталинская Конституция 1936 г. говорила о ней косвенно, как об одной из общественных организаций (в ст. 126). Данное нововведение – конституционализация КПСС – было, несомненно, радикальным шагом для всей традиции номинального советского конституционализма, выражая ситуацию «общества и государства, порабощенных партией»[1753]
.Идеологическая природа формулы о КПСС и не менее идеологизированный характер борьбы с нею в период перестройки не способствовали ее научному анализу. В связи с этим сохраняет значение ряд вопросов, на которые нет ответа в современной литературе: почему эта норма вообще возникла в позднем советском обществе; какие изменения в структуре власти она выражала; как шел процесс ее обсуждения и принятия; наконец, каковы были юридические и фактические последствия ее введения? Эти вопросы составляют предмет данной главы.
1. Логика юридического конструирования: эволюция конституционных приоритетов (1969-1977)
С позиций когнитивного метода реконструируются три основные фазы позднесоветского номинального конституционализма, выражающегося понятиями когнитивного диссонанса, смещения и редукционизма. Конституционная комиссия, созданная в период «оттепели» (1962), не была распущена и формально продолжала свою деятельность под председательством Л. Брежнева, но в реальности бездействовала (не созывалась до 1977 г.). Это была ситуация, во всех отношениях нетипичная для номинального конституционализма, при котором принятие политического решения автоматически получало быстрое конституционное закрепление. Однако эксперты Комиссии последовательно представляли новые проекты Основного закона, обсуждение которых велось с различной степенью интенсивности в закрытом аппаратном режиме, что исключало вынесение дискуссионных вопросов в публично-правовое пространство[1754]
.