В-третьих, констатировалось появление в СССР социального феномена, определяемого западными исследователями как «средний класс». В конце 1960-х годов в него входила большая часть советского населения, подразделявшаяся на слои: высшую интеллигенцию (политики, инженеры, менеджеры, высшие военные и бюрократы); рядовую интеллигенцию (врачи, адвокаты, техники, бюрократы средних рангов и др.); народных героев (писатели, ученые, космонавты); городских рабочих (квалифицированные рабочие, рядовые рабочие); городских «белых воротничков» (клерки, бухгалтеры, низшие бюрократы); зажиточных крестьян (крестьяне на лучших коллективных фермах)[1844]
.В-четвертых, была поставлена под сомнение официальная трактовка понятия «рабочий класс». Одни исследователи отрицали его существование как особой социальной общности, считая, что советский «рабочий класс» – слишком априорная категория – она включает собственно рабочих, крестьян, служащих, т. е. фактически все работающее население СССР[1845]
. Другие, указывая на неточность понятия, считали возможным стратифицировать этот класс по критериям власти, престижа, доходов, зависящих от образования, профессии, здоровья, зарплаты, места жительства, даже стандартов социального поведения (одежды и манер). В результате ранее более гомогенный «рабочий класс» подразделялся на те слои, которые могут быть отнесены к среднему и низшему классам общества[1846]. Концепции о неуклонном росте жизненного уровня рабочих в советский период противостояли пессимистические оценки западных экспертов: к 50-летию революции он вряд ли выглядит лучше, чем он был в 1928 г., до начала индустриализации[1847]. Официальная статистика 1970-х годов утверждала, что реальные доходы рабочих промышленности и строительства с учетом ликвидации безработицы и сокращения продолжительности рабочего дня в среднем на одного работающего возросли за годы Советской власти в 9,4 раза[1848]. Однако она не отражала дифференциации имущественного положения различных слоев рабочих – часть из них действительно улучшила свое материальное положение по сравнению с инженерно-техническим персоналом, но другая часть находилась в самом низу социальной пирамиды[1849].В-пятых, ключевым направлением критики стала концепция неэффективности плановой экономики и принудительного труда при социализме. Широкое распространение получил вывод об отчуждении в СССР производителя от результатов своего труда, которое порождает незаинтересованность советских рабочих в производстве и низкий уровень производительности труда и активности трудящихся[1850]
. Рабочий класс в советском обществе, как и в западном, отмечали критики, подвергается эксплуатации[1851], поскольку в современной индустриальной структуре ответственность и авторитет переходит в руки профессиональных служащих (белых воротников). Различные типы проявления трудового энтузиазма – коммунистические субботники, стахановское движение, ударничество – не могут быть признаны добровольным волеизъявлением «трудящихся», являются навязанными, поскольку формы их организации и проведения жестко фиксируются властями. «Социалистическое соревнование» – не более чем практика оправдания увеличения норм выработки, ставшая явлением психологически отталкивающим и экономически непродуктивным. Эти инструменты повышения производительности труда – способ разделения трудящихся, противопоставления одной их части другой, а в конечном счете – создания привилегированного слоя советской «рабочей аристократии». При этом сам принцип соревнования был подорван с введением иных инструментов поощрения, самым значимым из которых являлась премиальная система.В-шестых, выдвигалась концепция политических следствий изменения социальной структуры. Процесс социальной интеграции теоретически ведет к ослаблению позиций рабочего класса в обществе и, в частности, в партии, которая становится выразителем интересов всего общества, а не только рабочих[1852]
. Трансформация диктатуры в общенародное государство предполагает поэтому отказ от тезиса о ведущей роли рабочего класса в СССР: если ранее пролетариат считался носителем абсолютной власти, то в рамках общенародного государства ему могут быть предоставлены только функции ограниченного руководства другими группами[1853]. На практике партия свела деятельность рабочих в советах лишь к функции пассивных избирателей, поскольку сами выборы носили ритуальный характер[1854]. Растущее отчуждение общества от власти выражалось в неприятии имитационных правил игры, двоемыслии и цинизме[1855].