Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Вопрос о том, насколько развитие реформ имело планомерный характер или представляло собой импровизацию, выявляет три позиции. Те, кто считает, что план был, указывают на существование некоторых его ключевых элементов: открытие системы по отношению к внешнему миру (отказ от традиционной советской «изоляции и автаркии» в пользу «сотрудничества и взаимодействия»), ограничение цензуры (знаменитая «гласность», превратившая страну в «дискуссионный клуб» по освоению новой политической культуры), демократизация политической системы (начиная с символического возвращения А. Д. Сахарова из ссылки, последующего санкционирования самой возможности обсуждения места КПСС в политической системе и соответствия ее действий Конституции страны 1977 г.), формулирование основных задач преобразований – перехода к рыночным отношениям; нормализации межнациональных и межреспубликанских отношений, повышения авторитета власти, укрепления правопорядка в сочетании с демократизацией и мерами стабилизационного характера[1957]. Сторонники мнения о том, что плана реформ не было, указывают на уникальность ситуации (трудно найти аналоги в мировой истории), неопытность реформаторов (политическая элита предшествующего времени формировалась по принципу лояльности власти и негативной селекции), неспособность использовать опыт других стран (отдельные свидетельства обращения к нему скорее подтверждают этот вывод, чем опровергают его), наконец, ложность изначальных когнитивных установок – представления о возможности совершенствовать систему в рамках идеологии социализма[1958]. Третья позиция представлена теми, кто полагает, что некоторый предварительный план существовал в виде системы общих ориентиров, но вынужденно выправлялся по мере реформ[1959]. Необходимость такой спонтанной корректировки объяснялась как невозможностью прогнозирования многих параметров, так и конфронтацией по вопросу идеологических рамок реформ внутри партийной элиты. Горбачев, к началу преобразований не имевший абсолютного контроля над ситуацией внутри партии, нуждался в отстранении от власти противников проведения реформ. Полем борьбы являлась идеология и, следовательно, выбор инструментов перестройки не был свободным. Действия Горбачева в этой ситуации могли иметь только форму тактической борьбы за власть и неизбежно носили характер ответов на поступающие системные вызовы, в частности – быстрые спонтанные изменения общественного сознания[1960]. Кроме того, последующие попытки найти некоторый «скрытый план» в действиях Горбачева (например, идея «сдачи позиций социализма», злонамеренного «развала Союза» или приватизации собственности номенклатурой) имеют гипотетический характер (не подтверждаются известными данными), подменяют причины результатами, а в конечном счете не предлагают серьезных аналитических аргументов (поскольку дело сводится к позиции одной личности). На уровне наших современных знаний можно констатировать, что у Горбачева была, несомненно, определенная идея реформ (суммирующая выдвигавшиеся ранее идеи), но не существовало их четкого плана, поэтому процесс развивался скорее в режиме импровизации, а не планомерной бюрократической реформы и вышел из-под контроля официальных структур «Старого порядка». Этим объясняется, в частности, харизматическая роль Горбачева: его преимущества как лидера реформ усматривались в том, что, во-первых, он вышел из недр старой системы и, следовательно, хорошо знал ее устройство; во-вторых, смог порвать с ее консервативными и инерционными установками, предоставив ей «шанс на выживание через обновление»; в-третьих, был консолидирующей фигурой для разных групп элиты, поскольку в его личности соединялась старая советская и новая демократическая легитимность, он появился в нужный момент – «волею судеб пришел к руководству как нельзя вовремя», наконец, в отличие от предшествующих лидеров, оказался «способен на озарение и крупные политические обобщения» в глобальной и национальной политике[1961].