Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Вопрос оценки современниками перестроечных реформ определялся идеологическим выбором: они делали это с помощью известных и понятных им терминов (в основном, марксистских) – реформа, революция и, позднее, реставрация. Горбачев задумывал перестройку как радикальную реформу, осуществляемую государством: «перестройка началась сверху», поскольку «иначе и быть не могло в условиях тоталитаризма»[1962]. Ельцин склонялся к формуле революции, изменяющей в том числе политическую надстройку: «Перестройка, как и всякая революция сверху, по мере своего развития и углубления захватывает интересы всех слоев общества. Но едва ли не самым существенным образом она затрагивает интересы самого аппарата как системы власти»[1963]. Наконец, сторонники «социалистического выбора» видели в этих преобразованиях отрицание революционной марксистской модели построения общества – контрреволюцию, реставрацию капитализма и тенденцию бонапартистского режима власти. Западная историография оценивает преобразования Горбачева как «революцию», «незавершенную революцию», «революцию сверху», «реформу» или даже «смуту»[1964]. Эти термины используются и в современной российской научной литературе[1965].

Ударный компонент всего дезинтеграционного процесса – феномен «информационной агрессивности» – стал реакцией на суррогатные информационные продукты и отсутствие включенности основной части общества в полноценную творческую деятельность по созданию новой политико-правовой системы. Поиск информационно-когнитивного моста между старой и новой идентичностью (конвергенция систем, о которой говорил А. Д. Сахаров) не дал результатов. Это вызвало диссонанс в обществе по линии обновления старой идеологии (крах мирового коммунизма как предпосылка краха СССР) и заставило искать новые объясняющие схемы выхода из психологического тупика.

2. Конституционная трансформация: номинальный парламентаризм, партия и государство

Наиболее четко изменение информационной картины мира и связанный с этим когнитивный диссонанс выражаются в правовых параметрах социального регулирования – расколе представлений о масштабах необходимых преобразований, формах и процедурах их осуществления, мнениях о содержательной значимости возникших вопросов в реформационной повестке дня, и наконец, в решении вопроса о механизме политической реформы и тактике ее проведения.

Раскол представлений о масштабах преобразований сразу выявил две стратегии – радикальную и умеренную. Первая выражалась в конституционной революции, вторая – в концепции конституционной реформы. Реализация первой стратегии означала интерпретацию перестройки как революции, провозглашение Первого съезда народных депутатов СССР конституантой – Учредительным собранием, которое должно взять всю полноту законодательной власти в свои руки и осуществлять трансформацию правовой системы, не считаясь со старой советской легитимностью. «Мы, – заявил А. Д. Сахаров, – переживаем революцию, перестройка – это революция, и слово “декрет” является самым подходящим в данном случае». На основании этого, считал он, Съезд должен обсудить весь круг политических вопросов, определяющих судьбу страны. Сахаров предложил свой «Декрет о власти»: ст. 6 Конституции отменяется; принятие законов СССР является исключительным правом Съезда. На территории союзной республики законы СССР приобретают юридическую силу после утверждения высшим законодательным органом союзной республики; ВС СССР становится рабочим органом Съезда; избрание высших должностных лиц СССР – исключительное право Съезда[1966]. Только после обсуждения платформ, выдвинутых различными кандидатами, возможны выборы главы государства – Председателя ВС СССР. Поэтому он высказался за «условную поддержку» М. С. Горбачева, избранного фактически на безальтернативной основе[1967]. Сахаров предлагал «обсудить вопрос об исключении из Конституции СССР тех статей, которые препятствуют принятию законов о собственности, о земле»[1968]. Позднее предлагалось приостановить действие Основного закона страны, переставшего соответствовать действительности, что рассматривалось одними как «шаг к подлинной конституционности»[1969], другими – как «шаг к гражданской войне»[1970]. Поскольку задача единовременного принятия новой демократической конституции Съездом не была выполнена, Сахаров и его единомышленники (сформировавшие Межрегиональную депутатскую группу) оказались в оппозиции к проводимым реформам, критикуя их как непоследовательные, компромиссные и умеренные[1971].