Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Поскольку результаты трансформации этой системы в направлении гражданского общества и правового государства, начиная с эпохи Просвещенного абсолютизма и либеральных реформ второй половины XIX–XX вв., были отвергнуты большевистской революцией, оказался запущен спонтанный процесс неправовой саморегуляции общества. Начало революционного цикла связано с переходом от абсолютизма (мнимого конституционализма) к демократической республике парламентского типа. Она не смогла реализоваться в период Февральской революции и Учредительного собрания, уступив место диктатуре советского типа. Исторический смысл ее существования – проведение радикальной модернизации во внеправовых формах – направленное социальное конструирование общества недемократичной властью с опорой на информационную монополию, террор, новые средства манипуляции массовым сознанием. Результатом разрушения правовой системы стала ретрадиционализация общества, приведшая к восстановлению в ХХ в. ключевых атрибутов абсолютистской власти: возрождение государственности имперского типа, национализация и огосударствление собственности, установление контроля государства над обществом, неограниченное вмешательство государственной власти (партии) в трансформацию экономики и социальных отношений, соединение власти и собственности в руках номенклатуры, замена институтов представительной демократии архаичными формами советской демократии при полном подавлении неконтролируемых институтов социальной активности (церкви, партий, профсоюзов и всех прочих общественных организаций), установление неограниченной власти партийной олигархии и вождя. Данная система – не изобретение русской революции, но, скорее, результат срыва исторического процесса, восстановления традиционных институтов в новых формах, воспроизводство их особенностей в более гипертрофированном виде. Аналогичные процессы ретрадиционализации общества и политической системы характерны для большинства стран, переживших аграрные революции в ХХ в., где они сопровождались массовой мобилизацией, террором, установлением однопартийных диктатур с режимом номинального конституционализма и даже возрождением патримониальных институтов господства. Это не позволяет говорить о существовании особой российской «цивилизационной матрицы» или некоей «русской системы», будто бы фатально предопределяющей возврат системы к ее истокам, но заставляет искать то общее, что присуще всем режимам данного типа. Общая логика их эволюции – переход от прямой революционной диктатуры террористического типа (в период установления) к режимам номинального конституционализма, выводящим политическую власть из сферы правового контроля с их последующей эволюцией в направлении авторитарных режимов (или режимов ограниченного плюрализма), использующих для поддержания своего господства инструментарий мнимого конституционализма. Отказ от этой системы на исходе ХХ в. актуализировал поэтому именно те компоненты исторического сознания, которые связаны с преодолением абсолютизма, экономическими и политическими преобразованиями второй половины XIX – начала ХХ в., развитием теории и практики либерально-конституционного движения периода Февральской революции, Учредительного собрания и эмиграции.