Основной конфликт в работе комиссий – между «идеологами» и экспертами-юристами по вопросам содержательной интерпретации конституционных принципов: если первые отстаивали чистоту марксистской теории, то вторые стремились обеспечить нормативную цельность юридического конструирования, логику иерархии норм, положений конституционного и отраслевого права, определить механизмы его формальной реализации. Этот конфликт является фундаментальным и имманентным для системы номинального конституционализма – определяет соотношение контрольно-репрессивных установок (направленных на поддержание господства) и реформационных установок (направленных на придание системе большей гибкости в меняющихся условиях), взаимоотношения партийных структур, экспертов и администраторов в определении баланса формальных и неформальных институциональных практик. Его рассмотрение в комиссиях проделало существенную эволюцию, отраженную в трансформации их структуры и состава, механизмах деятельности. Первая комиссия 1918 г. (в отличие от всех последующих) задумывалась как альтернатива Учредительному собранию, включала элементы партийного плюрализма (в ней участвовали представители ряда родственных большевикам левых партий), отражала позиции партийных идеологов в отношении будущего государственного строя, сознательно отвергала участие экспертов-юристов старой формации. Окончательная концепция советской государственности, определявшейся современниками как разновидность революционной теократии, была навязана большевистским руководством в результате отстранения от власти его основных конкурентов – левых эсеров. Вторая комиссия (1924) строилась уже на другой основе: ее деятельность изначально была подчинена программным установкам правящей партии, целиком определялась советской номенклатурой. В этих рамках идеологические разногласия по вопросам экономического строя, гражданства, проблеме соотношения федерализма и централистских начал, структуры центральных и региональных органов власти, статуса репрессивных институтов отражали постреволюционную перегруппировку элиты, поиск ее места в политической системе и были связаны в основном с распределением власти внутри нее, а вопрос о привлечении юридических «спецов» стал предметом острой дискуссии, завершившейся допущением их рекомендаций под жестким идеологическим контролем и исключительно по вопросам юридической техники.
Третья комиссия (1936) в принципе продолжила эту практику, но внесла в нее существенные изменения. Концептуальные рамки, состав комиссии и порядок ее деятельности исключали неконтролируемую дискуссию по идеологическим вопросам. Споры были связаны с поиском юридической легитимности режима и международного признания однопартийной диктатуры в условиях корректировки первоначального коммунистического мифа (провал обещания «мировой революции» и идея утверждения социализма в одной стране). С одной стороны, в состав комиссии входили исключительно представители высшей партийной номенклатуры, подбиравшиеся лично Сталиным, с другой – юридическая экспертиза играла важную самостоятельную роль на уровне подкомиссий и привлеченных экспертов. Материалы данной комиссии (в отличие от предшествующих) включают: анализ основных действующих западных конституций (тексты которых переводились и направлялись членам комиссии), аналитические записки по вопросам федерализма и избирательной системы европейских стран; значительное внимание обращено на обеспечение внешнего сходства советских норм с нормами других стран (в частности, в вопросах избирательной системы и конструкции высших органов власти). Решение проблемы номинального конституционализма было найдено в четкой конституционной фиксации формальных норм при выведении за скобки широкого спектра неформальных норм («правил игры»), определявших реальное функционирование единоличной диктатуры Сталина. Это изобретение следует признать высшей точкой в развитии советского номинального конституционализма: юридические нормы утрачивают всякую связь с реальностью политического режима, достигшего максимального контроля над обществом с помощью пропаганды, террора и культа личности вождя.