Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Ключевой фактор эволюции советского политического режима – установление оптимального для системы соотношения формальных и неформальных норм и институтов. Противоречие формальных и неформальных норм (при всей условности их разграничения для советского общества) определило институциональную динамику системы, прошедшую пять этапов. На первом этапе (создания советского государства) доминирующую роль играют неформальные практики, поскольку революционный режим в принципе отвергал право как способ социального регулирования: в теории господствовало представление о последовательном «отмирании» права и замене его новым типом общественного сознания, на практике – административная система принципиально отрицала правовые ограничения, руководствуясь принципом революционной целесообразности. На втором этапе (консолидации диктатуры) преобладающее значение приобретает поиск стабильных правовых основ системы, что в правовой теории выражено сменой доктрины «правосознания» доктриной «революционной законности», дававшей возможность при необходимости обращаться то к одной, то к другой части этой внутренне противоречивой формулы. Результатом стала дивергенция формальных и неформальных практик в условиях растущего осознания нереализуемости революционного мифа (немедленного построения коммунизма во всемирном масштабе). Их разграничение достигалось, с одной стороны, путем последовательной юридической фиксации норм и институтов номинального конституционализма, закрепления их иерархии в правовой системе и четкого порядка их пересмотра (законность); с другой – за счет последовательного выведения неформальных норм и практик за скобки правового регулирования (целесообразность). Смысл институциональной трансформации состоял в замене старых правил и форм когнитивной и социальной адаптации новыми – жестком разделении формальных и неформальных институтов, превращении первых в полностью декоративные, вторых – в реально действующие. Проблема согласования двух типов норм номинального и реального права была решена принятием Конституции 1936 г. (система норм формального права), социальной мобилизацией (кампания по ее «обсуждению») и подавлением оппонентов, способных дать ее неконвенциональную (для режима) интерпретацию. Конституция «победившего социализма» 1936 г., принятая в канун Большого террора 1937–1838 гг., и сопровождавшая ее кампания внешнего и внутреннего политического пиара заложили основы советского мифа, представили его когнитивное оформление и четкое юридическое выражение. Пересмотр этого мифа и определявшегося им механизма взаимодействия формальных и неформальных институтов становился невозможен без отказа от несущих основ системы. Именно поэтому сталинская Конституция стала наиболее длительной по времени существования из всех советских конституций. Она действовала более 40 лет, а пришедшая ей на смену Конституция «развитого социализма» 1977 г. являлась скорее модернизацией ее положений, нежели их пересмотром. Очевидно, что устойчивость мифа о «самой демократической» Конституции 1936 г. определялась не содержанием декларативных конституционных положений, но их ролью в когнитивной трансформации общественного сознания, осуществлением масштабной социальной инженерии. Сталинская модель социального конструирования основана на ретрадиционализации политического сознания, насильственной модернизации и использовании новых информационных технологий массовой мобилизации. О том, что подобное преодоление дуализма формальных и неформальных институтов не может быть долговременным и потенциально ведет к дестабилизации системы, ее создатели, по-видимому, не задумывались, полагаясь на силу репрессивно-идеологической машины в будущем.