Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Суть новой технологии, как ее представил К. Малапарте, состояла в подготовке переворота путем «невидимых маневров», цель которых заключалась в постепенном установлении контроля над техническими коммуникациями с помощью небольших вооруженных групп. Эта тактика позволяла без открытого политического выступления и формального разрыва с существующей правовой системой добиться желаемого результата – сосредоточения власти в руках штаба сторонников переворота. Правительство Керенского, как и любое другое демократическое правительство того времени, могло противопоставить этой тактике лишь традиционные, а потому малоэффективные полицейские операции, ориентированные исключительно на открытые деструктивные проявления политического протеста. Рассматривая проблему защиты государства как чисто полицейскую (противостояние открытым вооруженным восстаниям), сторонники демократии оказались неспособны остановить ползучий переворот[276]. В результате этих невидимых маневров, подчеркивал А. Шляпников, к моменту Октябрьского переворота «силы городских рабочих и войсковых частей, как в центре, так и на местах, были уже против Временного правительства и его политики»[277]. Успех Октябрьского переворота объяснялся Троцким (в «Уроках Октября») его предварительной подготовкой: тем, что удалось воспрепятствовать выводу Петроградского гарнизона, создать ВРК (16 октября), направить во все воинские части комиссаров, т. е. полностью изолировать не только штаб Петроградского военного округа, но и правительство. В этом контексте восстание 25 октября имело только дополнительный характер и потому прошло столь «безболезненно». В последующее время официальная доктрина отвергла это объяснение. В нем усматривалось стремление преувеличить значение Петроградского Совета, председателем которого Троцкий был с сентября 1917 г., принизив, тем самым, роль Ленина и ЦК в подготовке восстания[278]. Сам Троцкий, впрочем, отвергал понятие «троцкизм», усматривая в нем лишь последовательное выражение ленинизма[279]. Это, однако, не меняет сути дела. Вопреки ортодоксальной позиции большевистского ЦК, исходившего из абстрактной идеи пролетарской революции, убедительно показал Малапарте, переворот 25 октября 1917 г. был осуществлен столь эффективно именно благодаря новой технике, которая стала затем предметом внимательного изучения и использования в ходе других революционных и контрреволюционных переворотов[280].

Противопоставление двух концепций – «революции» и «переворота» наметилось уже в первых попытках анализа событий их активными противниками[281] и сторонниками[282]. Тактический макиавеллизм большевиков отражен в подборке воспоминаний, опубликованных к пятилетнему юбилею «Октябрьского переворота», где многие вещи названы своими именами[283]. Практически все активные деятели переворота вполне осознанно используют понятие «заговора». Троцкий говорил о существовании у большевиков плана совершения переворота «чисто заговорщическим путем», его осуществления «в определенный срок», «путем военного заговора, использовав события, а также вывод военного гарнизона»[284]. Другой большевик (Михаил) ссылался на указание Ленина о том, что «заговор не противоречит принципам марксизма», если позволяет установить господство, поскольку «физический барьер на пути к власти надо преодолеть ударом, силой»[285]. Легитимация подобной тактики осуществлялась (В. Бонч-Бруевичем) признанием фактической необходимости ответить на сопротивление буржуазии «заговором против дворян и буржуазии, против всех тех, кто был с ними, сознательно или бессознательно поддерживал их»[286]. Подлинные мотивы захвата власти в установленный срок были связаны не с идеологическими, но тактическими причинами. Размышляя о том, почему большевики «не решились стать на путь переворота» в июле, но сделали это в октябре, Ф. Раскольников приводил следующие аргументы: во-первых, в июле, полагал он, «у нас не было достаточно сил, чтобы не только захватить власть на несколько дней, а надолго сохранить ее, продержаться до мировой революции»; во-вторых, не имея в тот период поддержки Советов, большевикам трудно было объяснить неискушенным массам, почему «во имя борьбы за власть Советов приходилось бы арестовывать эти Советы». Поэтому, полагал он, «партия большевиков поступила разумно, не прельстившись на лавры дешевой авантюры, способной в то время, если не погубить революцию, то надолго отсрочить ее октябрьское торжество»[287]. Эта интерпретация переворота как «героического периода русской революции»[288] акцентировала внимание на разрушительной и волюнтаристской стороне большевизма, на смену которому пришла эпоха стабилизации диктатуры, когда сформировались основы последующей официальной версии событий[289]. Нет необходимости разъяснять, насколько первоначальная трактовка большевистского переворота отличается от последующей, возникшей в апологетической советской историографии, превратившей заговор в «Великую октябрьскую социалистическую революцию».