Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

С позиций когнитивного подхода обращение к большевистскому проекту юридического конструирования реальности (отраженному в материалах архива Конституционной комиссии 1918 г.) позволяет: во-первых, реконструировать понимание разработчиками смысла ключевых правовых понятий, во-вторых, выявить альтернативные позиции, представленные в конституционных дебатах 1918 г.; в-третьих, определить вектор развития системы – перейти от статики к динамике институциональных изменений (селекция ценностей, норм и институтов в процессе разработки конституции). Изучение соотношения конституционных принципов, норм и институтов в процессе консолидации большевистской диктатуры позволяет раскрыть изначально заложенные конструктивные дефекты системы, определившие ее эрозию и последующее крушение.

1. Миф о государстве-коммуне как когнитивная основа построения нового общества

Осуществив Октябрьский государственный переворот и распустив Учредительное собрание во имя коммунизма и особой «пролетарской» демократии, большевики столкнулись с отсутствием сколько-нибудь разработанной программы построения нового общества и государства, правовой легитимации собственных претензий на власть. Общими принципами, которые могли быть положены в основу конструирования нового общества, стали чрезвычайно неопределенные положения К. Маркса о Коммуне как «предвестнике нового общества» и «новой политической форме»[448], политико-правовым выражением которых признавались Манифест Коммунистической партии 1848 г., программа Первого интернационала, не вступившая в действие якобинская конституция 1793 г. и особенно потерпевшая крушение модель Парижской коммуны 1871 г.[449] Коммуна рассматривалась в либеральной историографии как анархический срыв общества в экстремальных условиях войны, не имеющий никакого отношения к Интернационалу или «диктатуре пролетариата», ее опыт в этом контексте – явная неудача, а действия ее вождей – хаотические, противоречивые и просто нелепые[450]. Однако рассеять марксистские легенды в отношении Коммуны оказалось очень трудно. Идея государства-коммуны как особой формы общественно-политического строя переходного периода получила распространение в европейской левой социал-демократии накануне Первой мировой войны. Например, один из столпов германской социал-демократии А. Бебель был «глубоко убежден, что не пройдет и нескольких десятилетий, и все то, что случилось в Париже, повторится во всей Европе», хотя и предлагал обществу «проявить рассудительность и постараться сгладить существующие классовые противоречия законодательным путем»[451]. Миф Коммуны в его интерпретации Марксом и Прудоном оказался наиболее популярен в различных течениях европейского[452] и русского анархизма[453], а также сочинениях его российских теоретиков – Бакунина, Герцена, Кропоткина[454], оказав существенное влияние прежде всего на традицию русского радикального народничества[455]. В советской литературе интерес к проблеме был связан с установлением большевистской диктатуры, которая изначально опиралась на программные документы Коммуны, объявила себя последователем французских коммунаров[456]. В контексте тотального разрушения правовой традиции в ХХ в. некоторые авторы даже усматривали в этом эксперименте поиск новых форм правового государства[457].