Большевистские авторы связывали идеал Коммуны с концепцией классовой борьбы, видя в ленинизме развитие марксизма, а в диктатуре – воплощение народной воли[472]
. Их социалистические оппоненты, напротив, считали, что создаваемый в России режим не имеет ничего общего с Коммуной, ленинизм – ревизия марксизма в направлении «татарского социализма», а в диктатуре усматривали узурпацию власти одной революционной партией и ее вождями[473]. Соответственно, принципиально различными оказывались оценки первых итогов Октябрьского переворота – как катастрофы или торжества революционной мечты[474]. Миф Коммуны оказывал непосредственное влияние на теоретические построения левых коммунистов, которые, как Н. Осинский или А. Ломов, отстаивали идеи рабочей и профсоюзной демократии (близкие анархо-синдикализму), а в огосударствлении экономики видели непосредственное строительство коммунизма или социализма[475]. Корректировка этих представлений сторонниками укрепления однопартийной диктатуры (В. Милютин) не затрагивала сути коммунистического идеала, но была связана с иным представлением о методах его достижения, главными из которых становились административный контроль и принуждение[476], делая в дальнейшем необходимым отмежеваться от идеологии анархо-синдикализма[477]. Представленные оценки так называемого «военного коммунизма» демонстрируют весь спектр представлений от признания его полноценным коммунизмом, вынужденной мерой в условиях переходного периода[478] до последующего признания его социально-экономической катастрофой, вызванной немедленной отменой рыночных отношений[479]. Тем не менее революционная риторика этой эпохи в целом выражает ожидания немедленного наступления коммунизма в России и в мировом масштабе[480].Миф государства-коммуны был положен в основу разработки первой советской Конституции РСФСР 1918 г., принятой в качестве альтернативы распущенному Учредительному собранию[481]
. Все проекты Конституции отталкивались от этого мифа или, во всяком случае, подразумевали его[482]. Предстояло выяснить, как утопическая идея коммунизма и всеобщего равенства может быть переведена на язык позитивного права; каков должен быть переходный тип институтов – могут ли советы (как специфические спонтанно возникшие органы народовластия) стать органами государственной власти; как должны с этих позиций решаться вопросы государственного устройства и управления и каковы вообще должны быть правовые основы нового политического образования. Выяснить связь мифа и конституционного конструирования – значит понять логику формирования, основы легитимности и структурные параметры советского режима, определявшие его развитие до крушения в 1991 г.2. Коммунистическое общество: государство и личность в переходный период
Доминирующими настроениями в массовом сознании большевистского периода русской революции стали коммунистические идеи упразднения государства, обобществления собственности, уравнительного распределения имущества и введения непосредственной рабочей (профсоюзной) демократии. Именно таково было содержание ряда наивных коммунистически-утопических проектов, представленных в материалах Конституционной комиссии. В них, вполне в духе Коммуны, провозглашались идеи всеобщего равенства, трудовой республики в форме Советов, отмены тюрем и смертной казни, реализации земельного передела, отмены банков, денег и торговли. В перспективе мировой революции проектировалось создание «Мировой Федеративно-демократической республики», «Международного Интернационального Храма Всечеловечества» и «Советов представителей Мировой демократии», принципы деятельности которых должны быть представлены в особом кодексе – «Библии народного социалистического Права»[483]
. Эти коллективистско-уравнительные идеи вполне отвечали настроениям маргинализированных слоев города и деревни, а также «красы и гордости революции» – солдат и матросов, выдвигавших к власти «конституционные» запросы о разделе земель, должностей и зарплат прежних чиновников[484]. Разгоняя Учредительное собрание – «долгожданный всероссийский парламент», они убеждали себя, что открывают путь «советской власти» как преддверию коммунизма[485]. Предстояло определить, насколько миф Коммуны о фактическом равенстве и непосредственной демократии мог получить конституционное воплощение.