Политические деятели викторианской Англии

Правительство более не располагало большинством и держалось только голосами оппозиции. Партия тори раскололась на протекционистов и сторонников свободной торговли (пилитов). На стороне последних был весь интеллектуальный цвет прежней партии — Пиль, Гладстон, Абердин, Грехем. Протекционисты могли рассчитывать только на лорда Стэнли в верхней палате и Дизраэли в нижней. Однако «сельские джентльмены» и лорд Стэнли не могли и не хотели признать равенство или превосходство «этого еврейского выскочки». Лидером в палате общин стал лорд Джордж Бентинк, один из сыновей герцога Портленда. Он был кумиром и деспотом всех жокеев и всех лошадников Англии. Это автоматически поднимало его авторитет среди лендлордов на небывалую высоту. Неважно, что он не произнес почти ни одной речи, и уж точно ни одной умной речи. Зато он плоть от плоти английский джентльмен на все 127 %[170]. Но Бентинк достаточно давно сблизился с Дизраэли. Он пытался познакомить его с миром лошадей и скачек (напомним, что Дизраэли был плохим наездником и не любил ездить верхом). На самом деле Дизраэли приобщил его к миру политики. Лорд Джордж стал читать правительственные документы, что привело в отчаяние добрую половину конюхов Англии — как можно променять мир честных жуликов, которые вертятся в конюшнях, на мир политиков, запах сена и навоза — на атмосферу парламента? Бентинк даже выступал в дебатах по отмене «хлебных законов» и своим отсутствием такта и грубостью конюшни смущал многих эстетов, даже Джона Маннерса. «Хлебные законы» были отменены, но вскоре виги свергли министерство Пиля и сами заняли министерские скамьи.

В оппозиции оказались сразу две партии, но пилиты по многим вопросам поддерживали вигов, чтобы не допустить протекционистов к власти. Лорд Джордж был не очень хорошим лидером, Дизраэли приобрёл при нем известное влияние, но лорд Стэнли его не выносил. «Если этот негодяй сюда войдёт, я выйду», — говорил он. В 1847 году палата обсуждала поправку к закону о присяге, которая разрешала бы иудеям (а в тот момент речь шла о Ротшильде) быть избранными в парламент. Дизраэли произнес эмоциональную речь в защиту поправки правительства. Единственный из среды тори, кто его поддержал, был лорд Джордж. «Жид и жокей», — потешались остряки[171]. Партия не одобрила поведение своего лидера. Тот в гневе заявил о своем уходе с этого поста. Ещё несколько дней спустя его нашли мертвым в поле, он умер от сердечного приступа. Лорд Джордж действительно не вынес атмосферы парламента. При всем изобилии альтернатив реальной замены Бентинку не было. По инициативе Стэнли «сельские джентльмены» пошли на «коллективное руководство» — маркиз Гренби (он был сыном герцога и имел право заседать в палате общин), Херрис и Дизраэли. Однако вскоре стало ясно, что реальной альтернативы лидерству последнего нет[172].

В тот же год же умер отец Дизраэли. Еще при его жизни Дизраэли хотел обзавестись собственным загородным домом в Бакингемшире. Продавался особняк Хагинден, но достаточных денег на его приобретение не было. Бентинк обещал помочь, но умер. Однако братья покойного согласились дать Дизраэли необходимую сумму и не торопить с выплатой долга. Так он обрел свой собственный дом, который очень любил.

В последующие двадцать лет после падения Пиля партия тори провела у власти в общей сложности менее двух с половиной лет. Все остальное время она пребывала в оппозиции. Почти все это время её рядами в палате общин распоряжался Дизраэли. Он оставил свои экстравагантные наряды и экстраординарные прически, стал одеваться нарочито просто, чаще всего в чёрный костюм. Он умел потолковать со своими коллегами по партии на их языке и на их темы. Один из «сельских джентльменов» даже сказал: «Мистер Дизраэли умом, конечно, не блещет, но вроде человек порядочный и честный». Даже лорд Стэнли стал относиться к нему сначала терпимо, а затем — тепло[173]. Уж он-то мог оценить не только честность, но и ум своего заместителя. Как-то так получилось, что с 1849 года лидером консерваторов в палате общин стал один только Дизраэли. Ему пришлось быть и стратегом, и тактиком. Он понимал, что, размахивая изрядно потрепанным и обветшавшим знаменем протекционизма, к власти не придешь. Протекционизм не только мертв, он проклят. С другой стороны, отбросить старое доброе полковое знамя было нельзя — армия этого не потерпит.