Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Феномен, описанный Бэтсоном, настолько знаком, что вряд ли есть необходимость иллюстрировать его примерами. Родители могут поддержать цели инклюзивного развития в рамках системы школьного образования вообще, но как только эта программа заставит их детей столкнуться с конкретными трудностями, они тут же поменяют свое мнение. Граждане способны поддерживать справедливую для всех политику до тех пор, пока трудности не коснутся лично их и их близких. Как только это произойдет – сильное сочувствие к собственной семье или группе затмит стремление ко всеобщему благу. Но эта проблема возникает не только когда в игру вступают эгоистичные интересы: она может повлиять на любую ситуацию, в которой отдельно взятый случай становится особенно заметным и, следовательно, западает в душу[483]. Когда принимают новые законы, защищающие права меньшинств, мы обычно слышим много личных историй, которые побуждают законодателей поддерживать эти меры. Тем не менее ссылки на личный опыт иногда могут стать препятствием для действительно беспристрастной политики.

В нашем обсуждении трагических празднеств мы рассматривали этот вопрос с двух сторон. Во-первых, мы настаивали на том, что хорошо бы трагическое положение изображать в несколько обобщенной и абстрактной форме, чтобы люди естественным образом выбирали общую и справедливую политику, а не облегчение страдания конкретных людей. (Рузвельт очень хорошо понимал эту тонкость, отбирая фотографии, которые отражали экономические проблемы в целом, а не в отдельно взятых случаях[484].) Такие обобщенные переживания сострадания прокладывают мост к хорошим принципам и сами по себе являются эмоциями, в которых принципы заложены как часть их содержания. В качестве примера можно привести эмоции Кинга, в которых выражаются надежда на справедливую Америку и стремление к ней, и призыв Линкольна к состраданию к павшим солдатам, который также воплощает любовь к принципам, за которые они погибли. В обобщении есть свои риски: например, оно может закрепить враждебные стереотипы, но, когда оно сосредоточено на общих человеческих целях и уязвимых местах, оно может избежать этого и фактически подорвать враждебные стереотипы. Во-вторых, мы сказали, что сострадание никогда не должно быть некритичной основой политики: оно всегда должно быть в диалоге с принципами и общими моральными нормами. Более того, здоровая критическая культура должна удерживать сострадание от вырождения в сектантское и неравное сочувствие.

Эти меры предосторожности важны, и они в какой-то степени справляются с указанной трудностью. Тем не менее результаты экспериментов Бэтсона напоминают нам, что, даже когда хорошие принципы установлены, живое сострадание к отдельным индивидам угрожает честной работе этих принципов, поэтому мы должны осознавать эту опасность и быть готовыми отразить ее, не теряя эмоциональной силы и понимания, которые содержатся в сострадании.

Проблема Бэтсона становится более острой, когда мы вспоминаем, что нам нужно не более умеренное или отстраненное сочувствие, но, напротив, что-то более близкое к любви и периодически озаряемое ею. Мы утверждали, что преодоление отвращения и формирование доверия требует любви во время процесса психологического становления ребенка и что зрелая симпатия взрослых также должна оживляться этой страстной и квазиэротической эмоцией и сохранять к ней доступ, чтобы доверие не превратилось в безжизненный симулякр. Религия человечества Тагора (с бенгальскими баулами в центре программы формирования гражданственности) согласуется с выводами нашего исследования развития ребенка. В этом исследовании центральная роль отводится любовной игре, которую Винникотт называет «тонким взаимодействием». Соответственно, в том типе патриотизма, который действительно казался способным преодолеть ограниченность и эгоизм, этот элемент любви был адресован истории, географии, людям и институциям нации – будь то в сильнейшей поэтической риторике Кинга или в использовании Ганди песен Тагора. Поскольку эта любовь – не абстрактная основанная на принципах любовь в духе Ролза или Хабермаса, она особенно уязвима перед ограниченностью и ослаблением любви. И поэтому нам нужно хорошо подумать, как защитить наш проект от этих опасностей в самой его основе. Эта проблема лишь отчасти является проблемой эгоизма: в том числе перед нами вопрос, почему частности бросаются в глаза, отвлекая внимание от целого.