Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Страх очень полезен, даже необходим. Он уводит нас от опасности. Без его подсказок мы бы все были мертвы. Даже в политической и правовой сферах страх может быть разумным, представляя собой хороший ориентир. Англо-американское уголовное право с его доктриной «разумного страха» в области самообороны предполагает, что страх смерти и серьезных телесных повреждений является законной мотивацией для самообороны. Но, конечно, цели этого «разумного страха» соответствуют центральной части того, что уже регулируется уголовным правом. Размышление о том, чего мы обоснованно опасаемся, – хороший ориентир для законотворчества. И, как убедительно показал теоретик Андраш Шайо, бывший судья Европейского конституционного суда, страх играет важную роль и в конституционном праве: общества, думая об опасностях, которых они обоснованно боятся со стороны властей, формулируют свое представление об основных правах, которые не могут быть нарушены[486].

Однако для того, чтобы встать на сторону закона, страх должен сочетаться с общей заботой. Размышляя о том, что является предметом страха для нас, мы видим, чего следует избегать всем. Но для того, чтобы распространить эту заботу на других, требуется сочувствие, которое не всегда идет в паре со страхом. В самом деле, страх часто может отвлечь нас от общего сочувствия. Чтобы понять почему, давайте посмотрим, что мы знаем о страхе[487].

Страх – необычайно примитивная эмоция. Он встречается у всех млекопитающих, у многих из которых нет когнитивных предпосылок для сочувствия (требующего позиционного мышления), чувства вины и гнева (требующих представлений о причине и вине) и горя (требующего оценки значимости потерянного индивида). Теперь мы знаем, что такие «простые» животные, как крысы и мыши, способны оценивать объекты как хорошие или плохие для себя. Все, чего требует страх, – некоторой рудиментарной ориентации на выживание и благополучие. Важная работа Джозефа Леду показала, что передача сигналов испуга задействует разные части мозга, но решающую роль играет миндалевидное тело, часть мозга, которая является общей для всех позвоночных[488] и не связана с высшими когнитивными способностями. Его исследования не доказывают, что страх заключен в миндалевидном теле, объясняет Леду. Он изучает поведение при испуге у крыс и людей, а не эмоцию страха. Леду полагает, что страх сам по себе является субъективным состоянием сознания, и его связь с поведением при испуге нуждается в дальнейшем изучении. Даже там, где речь идет о поведении при испуге, он утверждает, что это функция всего головного мозга, а не только миндалины[489]. Тем не менее Леду показывает, что человеческий страх связан с глубоко укоренившимися эволюционными тенденциями: форма змеи, например, вызывает испуганное поведение даже у людей, которые никогда со змеями не взаимодействовали. Более того, постоянный страх формирует условный рефлекс, и от него очень трудно отучиться.

Таким образом, страх – это форма повышенного внимания, но с очень узкими рамками, по крайней мере на начальном этапе. Его объектами становятся собственное тело и, возможно, в более широком смысле собственная жизнь человека, а также связанные с ней люди и вещи. Страх провоцируется механизмами, которые основываются на подлинной эволюционной полезности, но которые в то же время упорно сопротивляются обучению и моральному мышлению. Страх может быть разумным, базироваться на обоснованных взглядах на добро и зло; его также можно расширить, включив в него все сообщество, как в случае создания конституции, описанном Шайо. Но при этом страху присущи тенденции, которые сопротивляются его употреблению на благо.

Наши реакции испуга могут быть ошибочными по-разному. Естественные страхи (включая страх перед очертаниями змеи, испуг от внезапных звуков или появлений) могут быть полезны, но в то же время их можно использовать во вред. Люди могут начать ассоциативно бояться групп, которых культура связывает со скрытностью и жизнью втайне, или с изворотливостью и уловками – все это стереотипы, используемые для демонизации представителей меньшинств. Но, конечно, естественные реакции лишь незначительно влияют на людей: мы должны учиться у нашего общества тому, что полезно и вредно, способами, выходящими далеко за рамки эволюционной биологии, и только потом мы подключаем наш механизм страха к этому пониманию. В конечном счете мы должны сформировать концепцию нашего собственного благополучия и того, что ему угрожает, учитывающую опасности нашего сложного мира.