Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Здесь кроется множество потенциальных проблем. В каждом обществе риторика и политика работают над представлениями об опасности, делая ее заметной там, где она действительно существует, но в то же время создавая ощущение опасности даже там, где ее нет. В «Риторике» Аристотель анализирует процесс, посредством которого политическая риторика создает ощущение опасности или устраняет его, ясно показывая нам те моменты, в которых может возникнуть ошибка. Мы можем неправильно оценить угрозу или недооценить ее масштабы. Или мы можем быть правы относительно угрозы, но ошибаться в ее причинах. Или же у нас может быть неправильное представление о нашем благополучии, которое заставляет нас бояться чего-то, что совсем не является плохим (например, включение новых этнических групп в нашу нацию)[490].

Даже в самых надежных случаях, когда страх «рационален» в отношении узкого круга переживаний, он очень часто бывает чрезмерно узким. Из-за склонности человека, испытывающего страх, к интенсивному сосредоточению на себе (в силу биологической природы страха) эта эмоция часто захватывает мысли, мешая думать о чем-либо, кроме себя и своего ближайшего окружения, до тех пор, пока сильная тревога не утихнет. Как следствие, публичная культура, которая стремится к поощрению расширенного сострадания, должна также подумать о способах сдерживания страха и его правильного направления, поскольку, как только он возникнет, благо других, скорее всего, отойдет на второй план.

Страх присутствует везде – во благо и во вред нам. Общества могут формировать его в разных местах и разными способами. Здесь будет достаточно двух противоположных примеров: политическая риторика Франклина Делано Рузвельта, сдерживающая потенциально опасный уровень общественного страха и управляющая им, и городская архитектура в Дели и Чикаго, создающая страх там, где раньше было сочувствие – или, напротив, формирующая основу для сочувствия через управление страхом.

Умерим страх оптимизмом и усилием: первая инаугурационная речь Рузвельта (1933)

Иногда текущие события действительно вызывают тревогу. Было бы разумно собрать все свои вещи и переехать в другое место, сдаться или просто убежать, чтобы, прежде всего, защитить себя и свою семью от ущерба, который кажется неизбежным. Одним из таких событий является война, но все же лидерам необходимо сплотить людей, чтобы храбро и с чувством товарищества противостоять агрессору. Страх центробежен – он рассеивает потенциально объединяющую энергию народа. То, что говорят лидеры, может иметь большое значение для объединения людей вокруг общего проекта.

Знаменитая речь Уинстона Черчилля 13 мая 1940 года, его первая речь в палате общин в качестве премьер-министра, – очевидный пример, который мы можем рассмотреть как парадигмальный случай мудрого политического укрощения страха. В то время существовала реальная опасность того, что страх и истощение приведут народ к катастрофе. Цель Черчилля, которую он блестяще выполнил, была в том, чтобы точно охарактеризовать предстоящие огромные усилия и развеять страх поражения в пользу духа надежды и солидарности. Приведем ключевой фрагмент его речи: