Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Одно очевидное решение – верховенство закона. Но как мы можем вызвать эмоции, которые поддерживают справедливые законы и политические меры, в том числе стратегии, поддерживающие достойные международные отношения и надежду на мир? Давайте еще раз подумаем о двух наших средствах. Во-первых, тип сострадательной любви, который мы формируем, – с одной стороны, яркий и личный, направленный на конкретные особенности национальной истории, географии и культуры; с другой стороны, он должен быть всеобъемлющим и несколько абстрактным, как предлагает Ролз, чтобы охватить всех членов нации. Здесь нет никакого противоречия. Фотографии «Нового курса» (как персонаж Софокла Филоктет, которого сыграло реальное и конкретное тело) были ярко, жгуче индивидуальными, демонстрируя влияние экономической катастрофы на незабываемые конкретные тела, но в то же время фотографии скорее отображали ситуацию в целом, а не в каждом конкретном случае. Зритель «Лагаана» (как и в случае с «Лисистратой» Аристофана) может полюбить каждого персонажа как отдельную личность, но в то же время видеть в них собирательный образ различных классов Индии. Тело Ганди вдохновляло, потому что оно принадлежало ему, а сам он был совершенно уникальной личностью; но в то же время тело постоянно олицетворяло общеполитические ценности. Возвышенные речи Мартина Лютера Кинга – младшего, весьма похожие на поэзию Уолта Уитмена, смогли обеспечить страстную вовлеченность и одновременно заставить слушателей задуматься обо всей истории Соединенных Штатов – их прошлом, настоящем и будущем[485].

Действительно, если мы примем аргумент Тагора и мою переформулировку этого аргумента, предложенную во второй части, то именно в силу того, что речь идет о поэзии, которая трогает сердца, разум может быть приведен – как если бы он шел по тому длинному изогнутому мосту в Миллениум-парке – к созерцанию большой и всеобъемлющей общности. Формирование правильного вида эмоций, балансирующих между частным и общим, является сложной задачей, но вряд ли невозможной.

Но поскольку баланс настолько важен и его так трудно достичь, даже хорошо подобранные символы должны стать частью диалога, который также включает в себя аргументы, касающиеся вопросов справедливости и открытости – особенно в наших неидеальных обществах, где эти цели еще не до конца достигнуты. Эмоции, опять же, не являются основополагающими, но являются частью разговора. На самом деле это собственное средство Бэтсона от проблемы, которую он обнаруживает. Не следует отвергать понимание, воплощенное в эмоциональной реакции, заключает Бэтсон, поскольку без него теряется большáя часть нашей этической связи с другими. Но в то же время необходимо обращать внимание на принципы и сдерживать эмоции соответствующим образом.

Обратим внимание на то, что мы имеем и чего мы не имеем в виду, говоря, что любовь важна для справедливости. Мы, конечно, не подразумеваем, что любовь – это некритическая основа политических ценностей. Мы также не считаем, что она может достичь чего-то хорошего сама по себе, без аргументов и общих норм. И тем более мы не утверждаем, что все граждане должны быть движимы политической любовью. И конечно, мы не думаем (к счастью!), что политическая любовь должна быть непрекращающимся переживанием. (Любовь неверно представлять как постоянное переживание. Это отношение, включающее в себя калейдоскоп самых разных чувств, действий и реакций, в том числе сильную сосредоточенность на другом человеке, но в то же время уединенное культивирование собственных интересов и даже сон.) Напротив, основная идея в том, что публичная культура не может быть отстраненной и бесстрастной, если мы хотим сохранить хорошие принципы и институты. В ней должно быть достаточно всеобъемлющей любви, достаточно поэзии и музыки, достаточно доступа к духу привязанности и игры, чтобы отношения людей друг к другу и к нации, в которой они живут, не стали просто мертвой рутиной. Говоря об эмоциях, Уитмен и Тагор описывают ингредиент, который действует, как закваска.

Итак, что может сделать мудрая публичная культура, чтобы предотвратить угрозу общим устремлениям, создаваемую определенными типами страха, зависти и стыда, сохраняя при этом хорошие роли для других типов этих же эмоций?

III. СТРАХ: ОГРАНИЧИВАЮЩАЯ ЭМОЦИЯ