Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости

Ревность часто может быть удовлетворена, например когда становится ясно, что конкурент больше не соревнуется за симпатию любимого человека или никогда по-настоящему за нее не боролся. Только патологическая ревность продолжает изобретать новых и часто воображаемых конкурентов, но ревность не всегда патологична. Психология героя Пруста – который ревнует Альбертину к бесконечному числу воображаемых конкурентов и свободен от этого чувства лишь в моменты, когда Альбертина спит и, следовательно, неспособна проявлять свою волю, – это психология человека обреченного и глубоко несчастного в любви. Марселю так и не удалось выйти за рамки своего навязчивого детского желания монополизировать любовь своей матери и пойти дальше своего желания убедить ее провести ночь в его комнате. У кого-то ревность может не иметь этой всепожирающей природы и реагировать на доводы разума. Учитывая неопределенность человеческой жизни, очень легко оказаться на месте героя Пруста, для которого никогда не бывает достаточно доказательств, но доверие и великодушие могут помочь более удачливому человеку избежать этого обреченного и лишенного любви состояния.

Зависть, напротив, редко удовлетворяется, потому что блага, на которых она фокусируется (статус, богатство, другие преимущества), неравномерно распределены во всех обществах, и ни одно социальное положение не является полностью защищенным от завистливого сравнения. Отношения Яго с Отелло ядовиты и убийственны, потому что в первую очередь это отношения зависти, а не ревности. Яго ненавидит Отелло не как конкурента, соперничающего с ним за какое-то конкретное преимущество, а как того, кто его затмевает и возвышается над ним. Яго ничего не может сделать, чтобы стать героем, поэтому он вынужден убить героя. Психологи Мария Мичели и Кристиано Кастельфранки кратко описывают трудность удовлетворения зависти: «Объектом зависти является «превосходство» или «не неполноценность» по отношению к референтной группе или индивиду»[531]. И такое положение, конечно, редко достигается в любом обществе, пока людей заботят материальные блага, которые неравномерно распределены внутри него. Даже когда кто-то уже обладает превосходством, ему постоянно угрожают конкуренты, поэтому он может быть «на вершине» и все еще быть движимым завистью, поскольку его превосходство в будущем никогда не гарантировано.

Поэтому стоики рекомендовали не заботиться о таких вещах, но к этой рекомендации редко прислушиваются, а если бы и прислушивались, вряд ли она привела бы нас к лучшему миру. Мы можем согласиться со стоиками в том, что люди будут жить лучше и общества станут лучше, если люди будут придавать большее значение неиерархическим благам – например, добродетели и дружбе, и гораздо меньшее значение позиционным благам – например, деньгам и статусу. Тем не менее даже не позиционные блага участвуют в конкуренции. Более того, ничего хорошего с обществом не произойдет, если мы станем поощрять людей быть совершенно равнодушными к деньгам и статусу. (Стоицизм придает характеру Цицерона некоторые ценные черты, но его настойчивая преданность политическим целям, своей дочери и даже деньгам и славе составляют бóльшую часть его человеческой привлекательности.) Но если мы не хотим принимать стоический проект искоренения зависти, нам нужно больше сказать о том, как ее можно сдержать.