Если он и вправду это сделал и вступил в милицию, так будь он проклят! Пусть они искрошат его своими бомбами! Пусть раздавят своими танками! Пусть знает, что господь не позволит издеваться над собой. И что бедняк не может идти против генералов… А вернется, я не открою ему двери в награду за то, что победил генералов! Я скажу ему, скажу через дверь, что не потерплю у себя в доме никого, кто запачкал себя кровью [Brecht 2001: 234].
Вскоре после того, как она заканчивает говорить, двое рыбаков приносят тело Хуана и сообщают, что «они» расстреляли Хуана из пулеметов, когда он рыбачил, не удосужившись проверить, гражданский он или нет.
Отношение Тересы Каррар к себе и окружающему миру мгновенно меняется. Теперь она боец-лоялист: «Это не люди. Это проказа, их надо выжечь, как проказу» [Ibid.: 235]. Накрыв тело сына, она кричит: «Достаньте винтовки! Собирайся, Хосе!» Последние реплики пьесы произносятся, когда Тереса Каррар «берет в руки винтовку»:
МАЛЬЧИК. И ты с нами?
МАТЬ. Да, за Хуана [Ibid.: 235–236].
В данном случае ее отношение к войне меняет именно личная потеря – потеря сына, а не какая-либо рациональная оценка обсуждаемого политического дела. И она вступает в борьбу именно «за Хуана» и его память, а не за народ или веру в лучшую жизнь.
Как и все классические трагедии, «Винтовки Тересы Каррар» определяется эмоциями. Это произведение не об объективных материальных условиях, а о чести, страхе, гордости и верности – элементах, которые воздействуют на эмоции зрителей, побуждая их поддержать Тересу Каррар и ее сына скорее из сочувствия, чем по доводам рассудка. Пьеса не содержит предметного обсуждения политических вопросов гражданской войны; они даже не упоминаются. Никто ничему не учится. А сама трансформация происходит мгновенно. За ней не кроются никакие причины, только боль.
И все же неудивительно, что пьеса имела большой эффект[109]. Трудно не разделить боль Тересы Каррар, когда она узнает, что сын, которого она пыталась всеми силами защитить, умер напрасно. И трудно оспаривать ее решение – что можно сказать горюющей матери? В ситуации, когда всех переполняют эмоции, какую роль может сыграть разум? Во время одного из спектаклей первой постановки даже величайшая актриса Брехта, Хелена Вайгель, сыгравшая Тересу Каррар, как ни старалась, не могла сдержать слез[110]. Именно эмоциональная сила пьесы делает ее такой опасной. Минимальными усилиями можно изменить время и место событий так, чтобы они соответствовали любой исторической ситуации, будь то революция 1917 года в России, Первая мировая война (для любой участвующей страны) или гитлеровская Германия. И так как конкретная политика не обсуждается и причины желания пойти на войну не называются, пьеса может одинаково хорошо работать как для правых, так и для левых.
«Винтовки Тересы Каррар» была воспринята коммунистами как пьеса, в достаточной степени отвечающая требованиям социалистического реализма. Ее ставили 15 раз с момента премьеры в 1937 году и вплоть до 1945 года. Пьесу исполняли театральные труппы коммунистов и Народного фронта по всей Европе, а ее успех способствовал карьере такого режиссера, как Златан Дудов [Brecht 2001: 4]. Сам Брехт был не совсем доволен реалистическим характером пьесы. Он писал, что «Винтовки Тересы Каррар» «является пьесой в аристотелевском (эмпатичном) стиле. Недостатки этой методики можно компенсировать до определенной степени, представив пьесу вместе с документальным фильмом о событиях в Испании или связав ее с каким-либо пропагандистским поводом»[111]. Он добавил к пьесе пролог и эпилог в эпическом стиле после падения Испанской республики. В них несколько новых персонажей читают газету и сообщают зрителям о том, что узнали. В эпилоге рассказывается об эпизоде Тересы Каррар [Brecht 2001: 4]. Брехт сделал все что мог, чтобы смягчить воздействие эмпатии на аудиторию.
Как любил говорить Брехт: «Чтобы судить о пудинге, надо его отведать». «Реалистической» пьесой «Винтовки Тересы Каррар» Брехт продемонстрировал, что социалистический реализм так же опасен, как и любой формалистический способ выражения. Возможно, именно поэтому после пьесы «Винтовки Тересы Каррар» он отказался от попыток вписаться в социалистический реализм и вернулся в эпический театр. В следующем году он критиковал Лукача, а после начала Второй мировой войны перестал писать антифашистские пьесы. Шок от германо-советского пакта усилил его опасения о судьбе коммунизма. В результате Брехт вернулся к эпическому театру, который теперь мог служить только формой сопротивления.