Политика и театр в Европе XX века. Воображение и сопротивление

Как и в случае с пьесой «Бариона», Сартр в пьесе «Мухи» выбрал уже знакомый аудитории сюжет, чтобы скрыть политический комментарий от нацистов. На этот раз в качестве темы он выбрал греческую трагедию «Орестея». В классическом произведении Эсхила Орест возвращается в родной Аргос, чтобы найти давно потерянную сестру Электру и отомстить за смерть отца, Агамемнона, убитого матерью и отчимом. После того, как он убивает их обоих, эринии, женские духи мести и вины, окружают его, ибо теперь его преступление должно быть отомщено. Классическая драма заканчивается тем, что Афина приходит на землю и выносит приговор в пользу Ореста, тем самым завершая череду кровопролитий, вызванных жаждой мести, которая управляла обществом на протяжении многих поколений. На ее место приходит рациональная судебная система, и Ореста освобождают.

Пересказ Сартра превращает основополагающий миф о процессуальной справедливости в «трагедию свободы» [Ibid.: 186]. Его версия сосредоточена на коллективном чувстве вины, которое поглотило жителей Аргоса после смерти Агамемнона. Эгисф, нынешний правитель и отчим Ореста, внушил им, что именно они несут ответственность за убийство Агамемнона, поскольку они знали, что оно возможно, но не сделали ничего, чтобы предотвратить его. Уже 15 лет горожане оплакивают своего царя, одеваясь во все черное, они никогда не смеются и все время молят богов и мертвых о прощении. Раскаяние стало величайшей добродетелью, а покорность единственным средством спасения. Юпитер, «бог мух и смерти» [Sartre 1989а: 49][116], помог Эгисфу, напустив полчища мух на горожан как символ их греха [Ibid.: 53]. На ежегодной церемонии Дня мертвых, основанной на лжи Эгисфа о том, что мертвые якобы возвращаются на один день в году, чтобы пугать живых, – Орест видит влияние этой непроходящей скорби на горожан:

ЖЕНЩИНА (опускается на колени перед мальчиком). Ну что с твоим галстуком. Третий раз перевязываю узел. (Чистит его рукой.) Ну вот. Теперь ты чистый. Будь паинькой и плачь со всеми, когда тебе скажут.

МАЛЬЧИК. Они должны прийти оттуда?

ЖЕНЩИНА. Да.

МАЛЬЧИК. Я боюсь.

ЖЕНЩИНА. Нужно бояться, миленький. Очень, очень бояться. Тогда станешь порядочным человеком [Ibid.: 73].

Другой прохожий, мужчина, падает на колени, провозглашая: «Я воняю, воняю! Я мерзкая падаль! Смотрите, мухи облепили меня, как вороны. Клюйте, буравьте, сверлите, мухи-мстительницы, рвите мою плоть, добирайтесь до моего поганого сердца. Я грешен, тысячекрат грешен, я сосуд смердящий, я сточная яма…»

В этот момент Юпитер, бог смерти, одобрительно провозглашает: «Молодец!» [Ibid.: 75]. Мужчины умоляют мертвых: «Простите нам, что мы живы, когда вы мертвы» [Ibid.: 78], церемония продолжается, а мертвые выходят из пещеры.

Сартр преувеличивал изображение культа вины на сцене, так как хотел сделать его узнаваемым для публики в качестве отголоска ее собственной вины, связанной с оккупацией, и того, как нацисты поощряли такую вину. Будучи посторонним в этом зрелище, Орест потрясен и напуган страданиями горожан из-за преступления, к которому они не причастны. Он отвергает культ раскаяния, который поддерживает Юпитер, и – более радикально – идею о том, что он должен подчиниться воле богов. Он находит единственный возможный способ вырваться из этой ситуации – утвердить собственную волю. Юпитер и Эгисф, партнеры по возведению культа вечного раскаяния, обсуждают положение:

ЮПИТЕР. Орест знает, что он свободен.

ЭГИСФ (живо). Он знает, что свободен. Тогда его мало заковать в кандалы. Свободный человек в городе, как паршивая овца в стаде. Он заразит все мое царство, он загубит мое дело. Всемогущий боже, чего ты ждешь? Порази его.

ЮПИТЕР (медленно). Чего я жду? (Пауза. Горбится, усталым голосом.) Эгисф, у богов есть еще один секрет…

ЭГИСФ. Что ты хочешь сказать?

ЮПИТЕР. Если свобода вспыхнула однажды в душе человека, дальше боги бессильны. Это уж дела человеческие, и только другие люди могут либо дать ему бродить по свету, либо удушить [Ibid.: 102].