Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

6.1. Геополитическая ситуация в ЦВЕ в 1924–1925 гг

Крах «германского Октября» стал предметом дебатов в РКП(б) и других компартиях в декабре 1923 – январе 1924 г. Так, Пленум ЦК Коммунистической рабочей партии Польши (КРПП; с 1925 г. – КПП) 23 декабря 1923 г. направил в Президиум ИККИ и Политбюро ЦК РКП(б) письмо, в котором возложил на ИККИ ответственность за поражение революционного движения в Германии и выражал беспокойство по поводу методов внутрипартийной борьбы в РКП(б). Но Политбюро ЦК РКП(б) на заседаниях 27 декабря 1923 г., 2 и 10 января 1924 г. приняло проект тезисов Зиновьева об уроках событий в Германии, в котором вина за поражение возлагалась на правое меньшинство ЦК КПГ. Члены Политбюро писали 4 февраля в ЦК КРПП: «Оппортунистические уклоны т.т. Радека, Троцкого и других <…> осуждены громадным большинством партии». Позицию лидеров КРПП оценили как протроцкистскую и фракционную[836]. Прошедшая в январе 1924 г. XIII конференция РКП(б) предостерегла «товарищей из оппозиции против перенесения в Коминтерн фракционной борьбы»[837], что уменьшило влияние Троцкого, Радека, их сторонников как в РКП(б), так и в Коминтерне.

Итак, большевики не смогли сформулировать реальную стратегию победы революции в Германии. Зиновьев, которого, по словам американского историка Р. Конквеста, все считали «высокомерным, ни к чему не способным, бесстыдным и трусливым нулем», связывал советизацию Германии с усилением собственной власти. Однако Зиновьева хватило лишь на то, чтобы переложить ответственность за поражение на лидеров КПГ и Радека[838]. Провалу советских планов способствовали также раскол в КПГ и начало конфликта в руководстве РКП(б), что помешало СССР пойти на открытую поддержку революционного движения в Германии, но позволило избежать военного конфликта в регионе. Подобные поражения подталкивали лидеров большевиков к пониманию их причин как чисто внутренних, порожденных тем или иным «уклоном».

Добавим, что и позиция компартии Польши позднее не раз подвергалась осуждению, что также сыграло свою роль в ее дальнейшей судьбе. В частности, 4 июля 1925 г. на заседании польской комиссии ИККИ ее члены (Н.И. Бухарин, Ф.Э. Дзержинский, И.А. Пятницкий, И.В. Сталин и другие) осудили апелляцию ЦК КПП к своим партийным низам в связи с германским вопросом. При этом Сталин рассматривал действия ЦК КПП как анархию в Коминтерне, заметив: «Резолюция т. Бухарина слишком мягка <…>, но, поскольку большинство русской делегации стоит за резолюцию, я к ней присоединяюсь. Времена меняются, подождем немного, куда торопиться, может быть, и покрепче нажмем»[839]. Заметим, что до осени 1923 г. Сталин не принимал активного участия в деятельности Коминтерна, хотя на II конгрессе был избран кандидатом в члены ИККИ. С V конгресса генсек вошел в Президиум ИККИ, и его роль в работе Коминтерна значительно возросла[840].

Крах «германского Октября» заставил большевиков постепенно вернуться к «конфликтной модели» внешней политики и традиционной дипломатии. Аналитики НКИД писали Зиновьеву в мае 1924 г., что политический интерес капиталистических держав довести «европейские отношения до <…> относительного “порядка”», определяет недавнее международное признание СССР, а этот интерес диктуется также их «борьбой за преобладающую долю влияния на Европейском Востоке»[841]. XIV конференция РКП(б) в апреле 1925 г. отметила: «В 1923 г. в Германии наблюдалась непосредственно революционная ситуация <…> не перешедшая в революцию. В 1925 году в Германии нет непосредственно революционной ситуации, но общая революционная ситуация остается». Однако конференция признала и начало частичной стабилизации капитализма в Европе[842].

Попытка возвращения СССР к реальной политике проявилась, в частности, в возобновлении переговоров о транзите по Неману. Поскольку река протекала по оккупированному Польшей Виленскому краю, Литва запретила транзит по своей части Немана, что наносило ущерб интересам СССР. Позднее транзит по Неману запретила и Польша. Варшава в качестве средства давления на Каунас и Москву использовала таможенные и транзитные препятствия. В феврале 1924 г. трест «Западолес» через полпредство в Польше пытался получить разрешение на пропуск леса через польско-литовскую границу. В результате переписки внешнеполитических ведомств выяснилось, что Каунас разрешает свободный транзит из СССР в Мемель, но Варшава обусловливает сплав по Неману урегулированием отношений с Литвой[843]. НКИД в своем обращении к МИД Польши писал, что предложение польской стороны о пропуске леса «в направлении Данцига и Кёнигсберга, минуя литовскую территорию <…> в связи с запущенностью Августовского канала (от Немана до Вислы. – В.З.) и <…> дороговизной фрахтов» неприемлемо[844].