Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

В свете сказанного уместны строки из письма Крестинского: «Мы не возражали, когда немцы говорили об общем враге, то же делали наши военные. но никаких положительных заявлений с нашей стороны, которые давали бы им право надеяться на нашу активную помощь <…> никогда не было <…> мы никогда <…> не давали обещания поддерживать герм[анское] правительство] в его реваншистской войне против Польши»[861]. Советник посольства Германии в Москве Г. Хильгер писал, в свою очередь, о существовании советско-германских «конкретных целей», но не союза[862]. Многие современные историки ФРГ также отрицают наличие советско-германского альянса, считая основным мотивом продолжения рапалльской линии со стороны Германии прагматичную враждебность к Польше[863]. Вероятно, возможность совместных действий с СССР была для того же Секта козырем, сохранявшим силу, пока он не был разыгран. По крайней мере, по словам Брокдорфа-Ранцау, «дружба с Советской Республикой была реальна и практически ценна германскому правительству в значительной мере потому, что неопределенная угроза со стороны Советской Республики висела над Польшей и удерживала ее от более агрессивной политики по отношению к Германии»[864].

Тем временем после принятия в 1924 году плана Дауэса укрепились внутри– и внешнеполитические позиции Германии; ее правящие круги выступили за ревизию восточной германской границы. Для достижения этой цели необходимо было добиться прежде всего «равноправия» c Англией и Францией в форме заключения с ними Рейнского гарантийного пакта, проект которого Берлин представил в январе-феврале 1925 г. Лондону и Парижу. Германия давала обязательство сохранять статус-кво на своих западных границах, ограничиваясь, однако, предложением заключить арбитражные договоры с Польшей и Чехословакией, не предусматривавшие гарантии их границ с Германией. Проект соответствовал политике непризнания восточных границ Германии, проводимой возглавлявшим в 19231929 гг. внешнеполитическое ведомство Штреземаном, сущность которой он изложил в секретном меморандуме «О немецких национальных меньшинствах» от 13 января 1925 г.: «.постепенная ревизия несостоятельных с политической и экономической точек зрения пограничных постановлений по мирному договору (“польский коридор”, Верхняя Силезия)» является «первоочередной задачей германской внешней политики»[865].

Польшу беспокоило усиление ревизионистских тенденций в германской внешней политике. Не случайно в газетной статье «О Гданьске? Нет! О Поморье» говорилось о стремлении Германии настроить мировое общественное мнение против существующего статуса Данцига и Данцигского коридора с тем, чтобы предложения о ревизии германо-польской границы упали на подготовленную почву[866]. Франция с пониманием встретила эту обеспокоенность Польши, предлагая объединить арбитражные договоры с Рейнским пактом. Стремясь изменить позицию Франции, в германских правящих кругах выдвигали «мирные» варианты решения проблемы Данцига и Коридора. Так, 16 марта 1925 г. Штреземан заявил французскому послу в Берлине П. де Маржери о готовности Германии отказаться от всяких форм сотрудничества с СССР при условии возвращения ей Коридора и Верхней Силезии, намекнув, что в противном случае Веймарская республика останется нейтральной в возможной советско-польской войне[867]. Подобные предложения и аргументы находили определенный отклик во французском руководстве. Это вызвало беспокойство польской дипломатии, выдвигавшей свои контраргументы на встречах с французскими представителями.

Англия же, по словам Чичерина, усматривает в Польше «филиал Франции» и не хочет допустить «в форме польского влияния распространения французского влияния на Балтийском море <…>. Что касается кампании о гарантийном договоре, то для того, чтобы оторвать Германию от СССР, английское правительство мечтает о некотором удовлетворении Германии в восточном направлении с компенсацией Польши в каком-нибудь другом месте»[868]. Наиболее откровенно британские планы проявлялись в отношении Данцига и Данцигского коридора. «Формальный протекторат Лиги наций, – писал в НКИД Раевский в январе 1925 г., – был бы заменен <…> фактическим протекторатом Англии», что сохраняло мечты Польши «об “урегулировании” Данцигского вопроса таким же порядком, каким она “решила” Виленский вопрос или Литва – Мемельский». Но в последнее время, отметил дипломат, Англия стремится включить в сферу своего влияния не только Данциг, но и всю Польшу[869]. Британские правящие круги считали необходимым «путем европейского соглашения пересмотреть опасные моменты, заложенные в урегулировании вопроса о <…> “польском коридоре”» (секретная памятная записка министра иностранных дел О. Чемберлена от 20 февраля 1925 г.)[870].