Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

О «левом» сдвиге заявил в июне 1924 г. советник МИД ЧСР Я. Папоушек заведующему отделом стран Центральной Европы НКИД С.С. Александровскому. Дипломат отверг «рецидив радикализма» в советской внешней политике, но согласился, что произошла определенная радикализация внутриполитической борьбы в СССР в связи с НЭПом. В августе Папоушек сказал Александровскому: «У Политбюро <…> два оружия – Соввласть и Коминтерн, мирное и боевое <…> РКП на 5-м съезде Коминтерна взялась снова за боевое оружие». Этот поворот, по мнению советника, может иметь тяжелые последствия для Чехословакии: произойдет ослабление социалистических партий, усилятся правые, компартия перестанет играть положительную роль в борьбе с реакцией[902]. В сентябре Папоушек заметил в беседе с Якобсоном: резолюция по национальному вопросу «оттолкнула от КПЧ многие оппозиционно настроенные элементы из среды чешской интеллигенции. Предстоит “грандиозная кампания” в печати против коммунистов как государственных изменников и врагов нации». «Составители резолюции, – заметил Папоушек, – не имеют никакого понятия о делах Средней Европы». Член ИККИ и ЦК КПЧ Б. Шмераль в разговоре с Якобсоном также выразил «озабоченность судьбами Коминтерна <…> наблюдается отлив от партии сочувствующих элементов, коммолодежь деморализуется». Однако Якобсон указал Шмералю на «революционные настроения коммолодежи в Прикарпатской Руси», которая просит нас «помочь в организации партизанских дружин и даже дать средства на террор в Польше». Правда, мы указали на «провокационность террористических замыслов /тут видимо работает польская агентура/»[903]. Вместе с тем 3 ноября и. о. завбюро прессы МИД ЧСР Бутр заявил Якобсону: «.ответственные политики Мининдела никогда не усматривали в этой резолюции [по национальному вопросу] серьезной угрозы для Чехословакии, зная априори, что Москва в этом вопросе силою вещей будет вынуждена отступить <…>. Кроме ослабления КПЧ, других результатов быть не может»[904].

Политические дискуссии в Чехословакии совпали с назначением в июле 1924 г. новым полпредом в Праге В.А. Антонова-Овсеенко, к кандидатуре которого в ЧСР отнеслись положительно. Руководитель чехословацкой миссии в Москве Й. Гирса и Антонов-Овсеенко вспоминали участие красногвардейцев и чешских легионеров в боях против германской армии на Украине. Будущий полпред заметил, что если бы чешские легионы не перебросили на восток, то общая ненависть к германскому милитаризму и национализму могла тогда привести к соглашению с большевиками[905]. Чичерин надеялся, что приезд Антонова-Овсеенко поможет началу переговоров о признании СССР де-юре со стороны ЧСР, но уже в октябре нарком писал полпреду: Бенеш «рассчитывает на восстановление у нас буржуазного строя и готовит к этому моменту государственных людей из белогвардейцев. Бенеш жертвует интересами чехословацкой промышленности ради любви к эсерам». Как антисоветский шаг в НКИД расценили включение в торговый польско-чехословацкий договор, подписанный в апреле 1925 г., специальной статьи о транзите через Чехословакию оружия и военных материалов во время войны Польши с третьей державой[906]. Вместе с тем, указывал Й. Гирса, большую роль играет вхождение в Политбюро ЦК РКП(б) членов ИККИ, а успехи КПЧ – довод для Коминтерна, чтобы чешские коммунисты шли на более радикальные шаги[907].