Политрук. На Ржевском выступе

Как Хиль пел: «Уйду с дороги, таков закон – третий должен уйти…»

Ерунда это все. Любишь – люби, а не трусь, изображая верного товарища! А то выходит некое полупредательство – отдаешь возлюбленную другому…

Ох, сколько я уже передумал всего за эти месяцы, но все так и тянется – стою скромно в сторонке, лишь бы не мешать чужому счастью, и корчусь в душе!

А ведь Кристинка наверняка что-то чувствует. Недаром она так ласкова со мной… Я украдкой посмотрел на девушку – красотулька, зажав между ладоней щербатую чашку, задумчиво вертела ее. И уж какие мысли крутились за зеленью глаз – бог весть…

А вот Ломов не глядел на свою невесту – нахмурив лоб и выпятив нижнюю губу, он сосредоточенно размышлял, иногда досадливо морщась.

«Думай, думай…» – как говорил мультяшный Удав Мартышке…

Я единственный из компании не допил свой трофейный коньяк. Покрутив кружку в пальцах, нюхнул изделие французских виноделов, плескавшееся на дне, и сделал большой глоток. Хорошо пошло…

Топот и скрип двери озвучили приход четвертого попаданца. Возбужденный Трошкин проскользнул к нам, громко сопя и отпыхиваясь.

– Не закрывай, – сказал я скучным голосом, – а то душно.

– И не подслушают! – кивнул Тёма, приоткрывая дверь.

– Ну? – нетерпеливо насупился Пашка.

– Усё у порядке, шеф! – осклабился «лазутчик». – Аверин бродил-бродил, хмурился и лоб тер, а потом заперся у себя и накатил полный стакан водяры! Сидит такой, как сыч, нахохлился – и смотрит… как это… тупо уставясь перед собой! Сидел, сидел – еще полстакана хлопнул. И опять в ту же точку уставился!

– Тупо, – подсказал Ломов.

– Ага!

– Ладно… – кисло вздохнул я. – Может, и не вспомнит ничего…

Кристина погладила меня по плечу.

– Не переживай, – сказала она ласково. – Все наладится, вот увидишь.

– Да я не переживаю особо. Просто… Тут и без того – по колено в крови, так еще и этот грязи подбрасывает! Паскуда…

– Ну не все ж такие, – проворковала, утешая, Бернвальд.

– На сие и уповаю, – улыбнулся я. – Хуже нет воевать, когда дурак за спиной.

– Зато представляешь?.. – мечтательно заговорила Кристина. – Война теперь в сорок третьем закончится!

– Ну, ты как скажешь… – пробурчал Павел.

– Ну в сорок четвертом! – отступила девушка. – Все равно ведь раньше! Вон, когда наши Ржев брали? Кто учил?

– По-моему, в конце сентября, – неуверенно высказался Трошкин. – Только сразу же и потеряли – немцы танки вроде подогнали, и все… Потом только в сорок третьем заняли. Весной, кажется…

– Я тоже такое помню, – кивнул Ломов.

– Ну, вот! А тут только сентябрь начался, а мы уже на Сычевку выходим! Там, между прочим, Модель засел. Вот уж где укрепрайон!

– Да уж… – завздыхал Трошкин. – Что укреп, то укреп…

А у меня в этот момент аж дыхание сперло. Настолько тягостное ощущение завладело мною, закогтилось за душу, пронзительное и отчаянное до такой степени, что сознание меркло от душащей скорби.

– Уходим! – гаркнул я, подскакивая и опрокидывая стол. – Живо!

Облапив растерянную Кристю, я буквально вынес ее наружу, дав Тёмке пинка для ускорения.

– Ты чё?!

– Бегом!

– Тоша! – выдохнула девушка, трепыхаясь, но я не слушал ее. Вытянув руку, ухватил за шиворот замешкавшегося Ломова и швырнул его вперед, откуда только силы взялись. И лишь теперь услыхал, как подкрадывалась смерть. Нет, это была не бомба – подлетал снаряд. Дописывая траекторию, он не свистел, а издавал странное курлыканье. Мне даже показалось, что, падая в траву, я заметил промельк, полоснувший по глазам.

Стальной заостренный цилиндр, набитый мелинитом, вышиб дверь блиндажа и рванул, подбрасывая все три наката. Огонь и пламя с оглушающим грохотом вырвались, раскидывая бревна, и я перекатился на спину, чтобы видеть, куда рухнет вся эта древесина.

Мимо, мимо… От взрывов, далеких и близких, тряслась земля и раскалывался воздух. Вспыхнули, загорелись бочки с солярой, гудя, как барабаны.

– Немцы совсем сдурели! – глухо заорал оглохший Артем, не отрывая головы от надежной земли. – Ночью шпарят, как ненормальные!

Неверный, шарахающийся свет загулял по расположению полка. Вот вздыбилась земля на давешнем «плацу», вскручиваясь пламенным вихрем, а вот…

Припадая, выбежал Аверин в исподнем – и его накрыло вместе с землянкой, разрывая, кромсая, мешая щепки и комья земли с ошметками усохшей плоти.

Обалдевшая Кристина, изящно поднимаясь на четвереньки, повернула ко мне голову и шевельнула губами. Я разобрал неслышное: «Спасибо!» Оставалось только мужественно улыбнуться в ответ…

Из газеты «Красная Звезда»: