Политрук. На Ржевском выступе

«Ага… Хороню настоящего политрука и убеждаю потрясенную натуру – вот оно, мое предназначение! Пройти до конца тем путем, что прервался для «двойника»! А каким путем?»

Я сжал зубы и ожесточенно протер пистолет, чуя подступающую тоску. Ах ты, черт… Все было так ясно и понятно! Так нет же…

А с какой стати я вдруг решил, что ответ на вопрос «зачем» прост? Уберечь личный состав 8-й роты! И всё? А если оглянуться, задуматься? Наши заняли бы Ржев лишь в марте будущего года, а он давно в тылу! Придется товарищу Жукову переписывать мемуары – та самая операция «Марс», которую он стыдливо обходил молчанием, раскручивается очень даже бойко. Всё, как в Ставке планировали. Скоро Верховный главнокомандующий и «Юпитер» затеет – на Вязьму нацелится…

«Чуешь? Чуешь, экстраскунс? Ты только на секундочку представь, что предназначение твое куда объемней и громадней, чем победы в боях местного значения. А если задача – переиграть всю войну? Не допустить гибели миллионов лучших?»

Правда же… Трусы и предатели отсиживались в тылу, прикрывшись бронью, а настоящие советские люди добровольцами уходили на фронт – родину защищать. Многие после войны уныло вздыхали – вот, мол, поредело мужское население. Так не в том беда! Некому стало защитить Страну Советов от Хрущева и Горбачева! На кого мог опереться Сталин в пятидесятых? Ни на кого. Кто бы в «святых девяностых» загнал демократов обратно под плинтус? Никто. Старая гвардия сгорела в огне, а молодь, народившаяся в тылу, пополнила «пятую колонну», тоскуя об импортных шмотках. Да знаю я, что остались и настоящие люди, но мало и врозь.

А когда либеральствующие пустышки ехидничали – чего ж это, мол, ни один «совок» не вступился за свой горячо любимый СССР? – какой им дать ответ? Что не родились дети от погибших отцов, вот и не вышли они строить и мстить?

Двадцать семь миллионов убитых и павших – это чернушная пропаганда. Двадцать миллионов – словоблудие Никиты Сергеевича, любившего круглые цифры. Наших погибло шестнадцать с половиной миллионов душ. И если я отниму от этого страшного числа хотя бы… Хотя бы… Да хоть сколько!

Я хладнокровно собрал «ТТ» и сунул его в кобуру. Мне и об этом думалось, просто умею увиливать от пугающих выводов…

«На Сталинградском фронте без перемен? – мелькнуло в голове. – Ну, значит, радиус моего воздействия за пределы Ржевско-Вяземского плацдарма пока не распространяется…»

…Громыхающая пальба дважды перелопатила немецкие линии обороны – от переднего края до самого тыла. Третья волна снарядов вспахала заранее выбранные места сосредоточения огня, а напоследок заградительные залпы трижды пропололи позиции, вздыбливая изрытую землю. Канонада стихла на какие-то секунды, разом сменяясь режущим воем «катюш». Хорошо пошло!

– Ур-ра-а! – прокатилось с востока на запад и обратно, загуляло эхом. После артиллерийского грохота даже крик человеческий мнился тихим и слабым.

Лязгая гусеницами, покатились «тридцатьчетверки», за танками поднялась пехота – ночью саперы из 3-й ударной проторили «коридоры» в минных полях.

– За мной! – холодея, я подтянулся и перемахнул бруствер. – В атаку!

Моя рота бежала не в первой цепи, и тут же юркая мыслишка – броня и чужие тела прикроют! – вильнула мерзким хвостиком.

Все мои паранормальные таланты – к черту! В той круговерти свинца, крови, грязи и чада, что клубится с фронта и с флангов, не наведешь морок!

А уцелевшие огневые точки немцев слали навстречу губительный металл – пули хлестали, сходясь и расходясь, убивая и калеча. Хрипло затявкали минометы – комья глины, пучки травы вихрились, просекаемые калеными осколками.

– Лягай! – Я бросился на землю, прячась за бугром, и вся 8-я рота растянулась в траве, постреливая. Воронин лупил из «душки». Якуш, кряхтя, менял диск на «дегтяре».

– Летять! – завопил Лапин, и мне мигом полегчало. – Летять, в бога, в душу мать!

У нас над головами зареяла «пешка», метя в ферзи – изящно валясь в пике, заскользила к немецким ДЗОТам и сбросила бомбы. «Пе-2» еще выворачивал, синея брюхом, когда грянули взрывы, обрывая злобный треск «эмгачей». Зато подняли вой «Эрликоны», шаря трассерами по высоте.

Второй наш пикировщик проскользнул между малиновыми разрывчатыми струями огня, погасил ПВО бомбой-полутонкой, но и сам схлопотал. Вздрагивая, самолет с трудом выходил из пике на одном моторе. Не удержался – перечеркнул крылом немецкие окопы – и закувыркался, разваливаясь и круша блиндажи.

– Отлеталси… – крякнул Лапин, рефлекторно обмахиваясь троеперстием.

Неся воздаяние, с неба застрочили «Ил-2», полосуя очередями ходы сообщения, а «пешки» перестроились в две вереницы – срывались в пике и засевали перекопанное поле грузными фугасами. Авиабомбы прорастали кустистыми взрывами – выхлесты огня, дыма и пыли сотрясали землю, но не пугали, радовали. Выше всех вили карусель «Ла-5».

– Вперед! Вперед! – Комроты, бежавший по соседству, нарвался на сталь разящую и покатился по дымящейся земле.