Политрук. На Ржевском выступе

Великолепное ощущение безжалостной силы! Пробудившиеся инстинкты или генная память руководили гибким, восхитительно проворным телом, а холодный разум в это время, глядя в бойницы глаз, молниеносно просчитывал ходы.

Нет, мы вовсе не впали в веселое безумие, не хохотали, стреляя куда попало. Бойцы упивались свободой и властью над жалким врагом, но жестко обуздывали глупые порывы. Патроны расходовались скупо, и редкая пуля пролетала мимо. Нож, приклад, кулак, носок сапога – все обретало способность убивать на месте.

– На врага!

Впереди обозначились свежие брустверы, и мы перелетели их в прыжке. Краем уха я уловил беспорядочную стрельбу из «маузеров», и она отозвалась болью – кого-то из моих ребят настигла шальная пуля. Но тем злее, тем яростней была наша атака. Скаливший зубы Ходанович приземлился прямо на немца, ломая тому шею, и стволом отобранной винтовки пробил горло следующему в очереди. Неожиданно из бокового прохода вылез громадный унтер, под стать старшине, но ни рост, ни вес не помогли ему – здоровенный кулак Лёвы сокрушил немца прямым в голову. Поспешавший следом Антаков ловко перехватил отброшенный Ходановичем «маузер» и добил унтера выстрелом в изломанное лицо…

…Я остановил бешеный бег среди каких-то дощатых сараев, беленных известкой. Выход из транса походил на жестокое похмелье – сразу навалилась «отложенная» усталость, нахлынули тревоги, закопошились переживания.

– Вы видали, как мы дали? – хвастливо выразился Артем, отпыхиваясь.

– Видали, – буркнул я. – И сильно оторвались от своих!

Мои глаза обшарили сарайчики. За убогими крышами из толя проглядывали щербатые стены длинного приземистого сооружения на возвышенности – то ли бывшей конюшни, то ли коровника, то ли еще чего. Белая штукатурка содрана пластами, и освежеванный кирпич сочится кроваво-красным цветом. А с уцелевшей печной трубой меряются ростом стволы «ахт-ахт».

– Туда!

Боя с зенитчиками не вышло – парочка залетных мин угробила «силы ПВО», растерзав тела и заляпав стены. Высмотрев во дворе немецкую полевую кухню, прозванную «гуляш-пушкой», я кивнул – пазл сложился. Фрицы собрались пообедать, а наши минометчики испортили им аппетит.

– Лёва! Чего там?

– Су-уп! – загудел Ходанович. – Гороховый! Еще и колбаски настругали! Горячий еще…

– Давай, всем понемножку. Ломов!

– Я!

– Пушки как?

– Целые, тащ командир! – бодро отозвался Павел. – Четыре штуки – батарея! И снарядов полно!

Я выглянул в пролом – стена капитальная, чуть ли не в метр толщиной. А с юга… М-да. Похоже, мы малость перестарались – прорвали последнюю линию обороны и вышли немцам в тыл.

«Если наши не поспеют, хрен отобьемся…»

Бинокль приблизил крохотные серые коробочки, ползущие на север.

– Там танки, Паха. Обходят Сычевку, чтобы ударить по нашим с фланга. Бери людей, сколько надо, и готовь артиллерию к бою – будем лупить по «панцерам», пока боеприпасы не выйдут!

– Есть!

– Якуш! Панин! Вон «Эрликоны»… Занимайте позиции! Наших пропускать, немцев – в землю вколачивать.

– Есть! Есть!

Пашка, наскоро похлебав трофейного супчику, раскомандовался. Человек двадцать покрепче подносили длинные снаряды весом почти в пуд, а Славу Бритикова и Элюшу Литвецера он назначил заряжающими.

Орудия плавно опустили стволы в разбитые проемы стен – будто между крепостных зубцов.

– Заряжа-ай! Прямой наводкой… Огонь!

Я открыл рот, встряхиваясь от звонкого грохота, и схватился за бинокль. Танки, «четверки» и «тройки», ходко катились по полю, распуская за собой редкие пылевые шлейфы. Они мотали пушками, качаясь на буграх и ямах, и как будто грозили невидимому противнику. Ничего, сейчас увидите…

Бронебойный снаряд, отсвистав километр, вошел «Т-III» в бок, пропарывая броню. Танк резко остановился, как осаженный, а в следующее мгновенье граненую башню подняло на столбе блещущего пламени.

– Товарищ младший лейтенант… Огонь!

«Ахт-ахт» Бритикова выпалило, сотрясаясь. Снаряд вписался прямо танку в лоб – и взрывом вышибло люки.

– Огонь!

– Ах ты! – зашипел я. – Мимо!

Когда загорелся четвертый танк, немцы распознали-таки, откуда исходит угроза. Башни «панцеров» развернулись, выцеливая бывшую позицию ПВО, и засверкали вспышки выстрелов.

Фугасы рванули с недолетом, зато Пашкина батарея выбила еще пару «троек». Ломов, как заведенный, бегал между двумя орудиями, наводя и стреляя. Вот прилетело «четверке», сбивая гусеницу вместе с ведущим колесом. Бронемашина по инерции грузно крутанулась, подставляя меченный крестом бок – и Литвецер отпраздновал первое попадание.

– Ур-ра-а!

Досталось и нам. Осколочно-фугасный грохнул в стену, раскалывая кирпичи и пыля известкой. И тут же задолбили «Эрликоны», привечая незваных гостей. Я бросился к северной стене. За брешью на месте двери виднелся полугусеничный «Ганомаг».

– Белоконов! Снять пулеметчика!

– Есть!

Шурша, Емельян вполз по вывалу битого кирпича и пристроился со своим «маузером». Взяв пулеметчика в перекрестье оптического прицела, красноармеец мягко повел стволом. Сухо треснул выстрел, и немец на «Ганомаге» завалился на бок.

– Огонь!