Политрук. На Ржевском выступе

«ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ, 1 сентября. Несколько дней назад немецкое наступление в районе юго-западнее Сталинграда было остановлено. Враг, захлебнувшийся в собственной крови, не добился существенных успехов и вынужден был перейти к обороне. За пять дней ожесточенных боев немцы потеряли свыше ста танков, 34 самолета, тысячи солдат и офицеров.

Здесь была разгромлена 14-я немецкая танковая дивизия…»

Глава 9

Воскресенье, 13 сентября. День.

Смоленская область, Сычевский район

…Наезженные, начищенные колесами рельсы блестели параллельными зеркальцами, отливавшими сталистой синью. А я печатал шаг между, топча сапогами замурзанные шпалы.

Железная дорога от Ржева до Сычевки уводила прямо на юг, стягиваясь в точку перспективы – дымной, опасной, таящей угрозу. Да и по обе стороны от путей распахивался безрадостный диптих – рваные раны окопов, черноты гарей, рыхлая, извергнутая взрывами земля в плетях колючей проволоки.

Под насыпью, в заросшей кустарником промоине лежал опрокинутый набок немецкий бронепоезд – панцерцуг. Его черные, обгорелые бока, развороченные прямыми попаданиями, уже полосовали ржавые потеки. В сторонке, распустив перебитые гусеницы, уткнулись передками, словно бодаясь, два подбитых танка – наш и немецкий. Прокопченный «Т-34» угрюмо чернел, дерзко задирая орудие, а «Т-IV» будто шею свернул – перекошенная башня бессильно уткнулась пушкой в раскроенный дерн. Подальности из тлевшего ельника косо торчал хвост «мессера» с раскоряченной свастикой на мятом киле. А глупый ветерок радостно сплетал приятный запашок горячей смолы и тошнотворный дух мертвечины.

– О поле, поле, кто тебя усеял… – мрачно продекламировал Пашка и насупился.

– Ну, ты зря-то не говори! – строго отозвался Лапин, мерявший по насыпи скрипучие шаги. – Сейчас-то легчее стало…

– Легчее?! – вылупился Тёма.

– Знамо, легчее! – Герасим на ходу ловко скрутил «козью ножку» и закурил. – Раньше-то как? Бьешься, как баран, весь день, долбишь ихнюю оборону, а вечерком оглянешься – тю! Ежели, как в городе мерють, так одну автобусну остановку только и одолели. Зато душ положили – навалом… Земли под шинелями не видно! А сейчас – вона, верст двадцать отмахали с утра!

Вынув скомканный платок, я утер лоб. На картах всё так близко… А берешься вымерять широту пешим ходом, живо познаёшь долготу километров…

«Однако, прав Лапин, – подумалось мне. – Шибко все переменилось…»

Словно прочитав мои мысли, сбоку пришатнулся Трошкин.

– А ведь это ты изменил реал, товарищ командир! – горячо зашептал он.

– Да я-то тут при чем? – лицемерно увернулся я.

– А кто? – вылупился Артем. – Помнишь, мы еще на раскопе ругали генералов? Как это можно, дескать – прорываться аж тринадцатью группировками? Это ж додуматься надо было – так силы распылять! А сейчас их три всего!

– Адекватно, Антон! – хихикнул Ломов.

– Да ну вас… – буркнул я, приникая к окулярам бинокля. Холмы-дымы… Рощи-мощи… Сычевка…

Городишко так себе, не на всякой карте отыщешь, но к нему сходятся в узел шоссе на Ржев, Вязьму, Белый, Зубцов, Гжатск. Там-то и окопался 39-й танковый корпус генерала фон Арнима. Сычевка от окраины до окраины забита складами, госпиталями и реммастерскими, а за городской чертой – сплошь ДЗОТы да густая сеть траншей, усыпанная блиндажами, как булка кунжутом, и все подступы – под артогнем… Кстати, об «арте»…

Я поглядел на часы – не «Командирские», конечно, те еще заслужить надо, – запястье обтягивал ремешок обычного трофейного «Зенита» с черным циферблатом. Пора бы уж…

Словно уловив мое нетерпение, загремели пушечные да гаубичные громы. Артподготовка на полтора часа.

– За мной!

8-я рота грузной трусцой рванула на позиции, подготовленные «ударниками» 3-й армии. Земля после летних дождей подсохла, и стены траншей не оплывали, как раньше, не чавкали под ногами глинистым месивом. Ну, хоть что-то радует…

Я присел на пустой патронный ящик, укладывая на колени «ППШ». Пушки били раскатисто и гулко, но звучали на заднем плане сознания. А вот мысли, как вспугнутые пчелы, гудели в голове. Не давали хоть часочек посидеть спокойно.

«Выпить ба…»

Нахохлившись, я достал вороненый «тэтэшник» с блестящими потертостями. Нервно разобрал и стал чистить, успокаиваясь за нехитрым бойцовским занятием. А как еще унять скулеж потревоженного сознания? Вероятно, друзья хотели подбодрить меня, возводя в Вершители Судеб и Потрясатели Вселенной. Вот только думки шарахнулись рикошетом.

Ох, и намучился же я, гадая, почему да зачем так похож на Лушина-бис… И попал! Решимость свою тогдашнюю помню прекрасно, она и сейчас не слабее… Но главное – горькое облегчение…