Политрук. На Ржевском выступе

– Товарищи бойцы! Не вы одни призваны на фронт – весь наш народ мобилизован на битву с врагом, и стар, и мал. Старики, женщины, дети выходят на смены, пока вы ходите в атаки. В этом наша сила, в товариществе! И никому нас не победить! Да, мы отступали, сдерживая натиск немецкой орды, а теперь наступаем! Шаг за шагом, пядь за пядью освобождая родную землю от фашистской нечисти! Но сегодня я прибыл сюда не для того вовсе, чтобы повторить эти азбучные истины. По личному поручению товарища Сталина я исполню приятную обязанность – вручу ордена и медали тем из вас, кто больше других заслужил награды…

У меня мурашки сыпанули по спине – а вдруг и я в списке?

Жуков неторопливо кивнул порученцу, и тот зычно выкликнул:

– Красноармеец Антаков!

Василий, бурея и деревенея, промаршировал и отдал честь. Георгий Константинович протянул ему красную коробочку и пожал руку. Развернувшись кругом, Антаков вернулся в строй, сгоняя с лица глуповато-растерянную улыбку, но она возвращалась вновь и вновь.

– Старший сержант Антонов!

И пошло, и пошло… Артамонов… Белоконов, Бритиков, Будаш… Власов, Воробьев… Годунов, Голенкин… Денисов… Закомолдин… Касабиев, Кигель, Косенчук… Лапин, Липовицер…

– Политрук Лушин!

Меня будто ха-арошим разрядом тряхнуло, пробило от ушей до пяток. Не чувствуя ног, утратив слух, как в вакууме, я вышел из строя, на автопилоте печатая шаг. Замечался снисходительный изгиб в уголке рта Жукова, улавливался застарелый запах гари…

А вот и звук прорезался! Словно выныривая из сурдокамеры, я бросил ладонь к фуражке, четко представившись:

– Товарищ генерал армии, политрук Лушин для награждения государственной наградой прибыл!

– Молодцом, товарищ Лушин! – выбился Георгий Константинович из устава и торжественно вручил мне коробочку вместе с орденской книжкой.

– Служу Советскому Союзу!

Четкий разворот кругом… Шагом – марш…

– Красноармеец Никитин!

Обратно я не шел, а плыл, напоминая Антакова. Наверное, просто сошлось – и то, что дырочку можно вертеть под «боевика», и свидание с исторической личностью. Ведь изо всех людей, что мне до сих пор встречались, я знал одного Лелюшенко. Да как знал – мелькнула однажды фотка в Интернете. А тут – сам Жуков!

Недаром именно сейчас остро ощущался налет иного времени, поражая до головокружения. Вокруг на тысячи километров – дым, гарь, лязг чужих танков да мертвая плоть, обвисающая в палаческих петлях. А ты в самой середке сатанинского действа, и у тебя лишь два переплетшихся желания – «раздавить гадину» и выжить.

Я попытался вспомнить будущее, поднатужился, но лишь смутные картинки промахнули перед глазами. О чем жалеть? Что я оставил в «прекрасном далёко» такого, без чего невыносимо тяжко? Вот, перебираешь «воспоминания о будущем», а ухватиться-то не за что. Не вызывает брошенное время свербящей боли, не разверзается в душе саднящая пустота, да и само чувство утраты… Слово есть, а за ним ничего. Зато…

«Если выживешь, а ты живучий, то узнаешь, почему плакали старички-ветераны на 9 Мая! – прыгали в голове суматошные мысли. – И на рейхстаге распишешься! А сестричка-то как рада будет… М-да… И будешь орать со всеми вместе, когда Гагарин полетит!»

– Вольно-о! Разойтись!

Там же, позже

Прикрутив новенький орден на гимнастерку, я скромно прошелся мимо землянок, козыряя встречным-поперечным. Орденоносец, не хухры-мухры! Тут пока что награды ценились, их еще не раздавали пачками, как в «оттепель», вешая на жирные груди просто так или ко дню рождения…

– Товарищ Лушин?

Я недоуменно воззрился на старшего политрука с сухим и худым лицом, казавшимся изможденным. Очухавшись от витаний в высших сферах, память дала подсказку: Аверин, новый особист.

– Да? – небрежно вытолкнули мои губы в детской попытке погасить возникшую боязнь.

– У меня к вам пара вопросов, – вежливо сказал особист, перенося вес тощего тела на палочку, – но не хотелось бы в официальной обстановке. Не люблю портить праздник людям, да и вообще… Может, пройдемся?

– А вам не трудно? – кивнул я на трость.

– Трудновато, – закряхтел Аверин, – но врачи рекомендуют ногу разрабатывать.

И поковылял к березнячку. Я неторопливо зашагал следом. Белокорые деревца наивно-простодушно шелестели, качая ветвями, вдали погромыхивало. Военная идиллия.

– Знаете, знакомился с бумагами в штабе, – доверительно начал старший политрук, – и обнаружил, что ваша рота была весьма… хм… разгильдяистой. А вы сумели добиться от бойцов порядка и дисциплины. Более того, они горой за своего командира! Но… Нет, ни о какой враждебной или там подрывной деятельности и речи не идет, однако… – Он заглянул мне в глаза, да не просто так, а со значением. – Ну вот, сам товарищ Сталин выделил наш полк, послав зама с целым ящиком наград. И вроде бы есть за что, ведь именно наш 718-й всегда на острие атаки! Мы первыми заняли Полунино, первыми прорвались к Тимофеево, первыми вышли к Волге, овладев Ржевом. Молодцы, что и говорить! А если подумать? – вкрадчиво прогнулся Аверин. – Если вспомнить? Ведь это ваша 8-я рота была в авангарде, вам вся честь и слава!