– Бесполезно, – мотнул я головой. – Германия очень и очень сильна, на Третий рейх вся Европа, считай, пашет. То, что армии бьются – вторично. Первична экономика. Немцы капитулируют, как только выдохнутся, а вся их хваленая индустрия развалится. Наши под Сталинградом разгромят всего лишь 6-ю армию Паулюса. Мы тут громим 9-ю армию Моделя. Хотя… развалу можно придать ускорения. Вон, ту же сталь взять. Руду немцам возят угодливые шведы, нейтралы хреновы. Начнет Балтийский флот топить транспорты – останется рейх без железяк. Никель фрицы тягают из Печенги. Ударит там Северный флот – фиг им, а не никель. Бензин для люфтваффе гонят из румынской нефти. Накроет Черноморский флот промыслы в Плоешти – и не взлетят «мессеры». Вот только все флоты наши на приколе будто. Сложно всё…
– Да уж… – вздохнул Трошкин. – Я раньше, помню, негодовал: ну чего они так тянули со Ржевом? А как попал, как похлюпал по слякоти… Сразу дошло!
– Ладно, мальчики, – встала Кристина, – пойду я.
– Я провожу.
Мои слова звучали не просительно, не деловито, а как-то… По-дружески, что ли? И девушка согласилась:
– Проводи… – Опустив голову по привычке, словно задумавшись, Кристина вышла на улицу. Я шагнул следом, расстегивая кобуру. Так, на всякий случай.
Мы шли молча и неторопливо, как на прогулке, прямо по улице – тротуарам я не доверял. Вполне могло что-нибудь на голову свалиться, иные дома на одном честном слове держались.
Завечерело. Ни одной тени – все стянулось в синеватый сумрак. Темнеющее небо нависало, готовясь протаять первыми звездами.
– Помню, как в детстве мечтала, чтобы все-все-все вдруг исчезли из города, – негромко заговорила Кристя, – и я бы осталась одна. Хочу – в магазине платья меряю. Хочу – мороженое лопаю. Или в конфеты руки запускаю по локоть… Дурная была, не понимала, до чего же это страшно – тишина и пустота в целом городе. Выморочном городе…
Передернув плечами, она придвинулась ко мне и взяла под руку. Я благодарно прижал локоток.
– Ты не жалеешь, что… здесь теперь? – осторожно спросила девушка.
– Нет, – качнул я головой. – Будущее… Жалкое оно какое-то, выхолощенное. Идею отняли, а что взамен? Сто сортов колбасы? Нет, даже в этом обманули! Сплошной эрзац. И люди такие же стали – манекены ходячие, муляжи. Девушки и те – модели…
– А я? – улыбнулась Кристина, заглядывая мне в лицо.
– Ты – настоящая, – признал я. – Хотя… тоже не сразу разглядел. А потом…
– А потом? – тихонько повторила девушка.
– Суп с котом, – вздохнул я, не выдавая тайны, как Мальчиш-Кибальчиш.
– Ладно-ла-адно… – затянула Кристя. – Все равно ж вызнаю!
– Верю, – улыбнулся я, останавливаясь у дверей эвакогоспиталя.
– Пока, – шепнула девушка, привставая на цыпочки.
Поцеловала. Не в щечку. В уголок губ.
Я вежливо постучал в расхлябанную дверь и вошел.
– Разрешите?
Через пыльные окна, заклеенные косыми крестами бумажных полосок, упрямо прорывалось солнце, высвечивая маленькую комнатку. Ее загромождали рассохшиеся шкафы и облупленные сейфы, а за шатким столиком, устланным газетами, восседал военком 3-го батальона – старший политрук Данил Зюзя.
Невеликого росточку, но весьма упитанный, военком нежно улыбался, нарезая шмат сала тоненькими ломтиками.
– Ныяк товарищ комба-ат… – пропел он, хищно шевеля пшеничными усами. – Заходьтэ, заходьтэ! Мэнэ вжэ доложили про вас, дуже рад знайомству! Ты вы сидайтэ, побалакаемо… Ось спробуйтэ, шо мэни досталося! М-м-м… Сказка!
Заняв шаткий венский стул, я отломил кусочек ржаного и положил сверху пару бело-розовых лепестков сала. Вкус… Специфический!
– Свэженькэ, гарнэнькэ… – журчал мой визави, причащаясь.
Неожиданно в его глазах, разгоняя жирные волны блаженства, проглянула деловитая серьезность.
– Вы, товарищ комбат, нэ слухайтэ, шо про мэнэ кажуть… – Зюзя кинул в рот «малэньку» дозу сакрального хохляндского яства и задумчиво умолол ее. – Можэ, я и куркуль, та оцэ ж нэ задля батальону! Хиба ж я крыса яка, щоб вид своих ховаты? А якщо трэба щось добуты у штабу дивизии… Та хоч у штабу армии! Вы зараз приходьтэ до мэнэ.
– Ладно, ждите, – улыбнулся я. – Данил Григорьевич, я как-то слышал ваш разговор с политбойцами… Обожаю суржик, а народ хоть в теме?
Военком захихикал, смежая веки в лукавые щелки.
– Уж будьте уверены, товарищ комбат, – выдал он на чистом русском, хоть и по-южному мягком языке, – всё понимают без перевода!
Я крепко пожал протянутую руку.
– Сработаемся, товарищ старший политрук!
Полк остановился на высоком берегу, в излучине Вазузы. Мой батальон занял запущенный парк усадьбы графов Паниных. Дворец спалили крестьяне в Гражданскую, одна церквушка уцелела – на колоколенке дежурил наш эвенк. А я, со всем своим штабом, устроился на поросших травой руинах «дворянского гнезда».