Политрук. На Ржевском выступе

Удивительное ощущение подъема не покидало меня. Даже не зажмуриваясь, я прекрасно ощущал бойцов – их сплоченный эгрегор воспринимался мною, как стая ярких светлячков. Стоило мне подумать о них – и мерцающее в такт пульсу сияние наливалось, смыкаясь в единое целое. На ходу я объяснял себе этот эффект наработкой – бойцы настолько привыкали входить в транс, что между ними как бы протягивались незримые нити сверхчувственного восприятия, сплетая сложный узор.

Попытавшись объять разумом еще две роты, шагавшие за моими плечами, я потерпел неудачу – лишь редкие трепетные огоньки загорались в темноте. Однако их число росло, обещая когда-нибудь полыхнуть заревом…

– Товарищ командир, там ДЗОТ!

– Понял. Бритиков! Пушку!

– Есть!

Десяток бойцов выкатили «пятидесятку». Впереди, за порослью березок в два пальца толщиной желтел наклонный сруб, пятнистый от остатков коры. В длинной прорези амбразуры копилась темнота, но вражье присутствие ощущалось на уровне инстинкта – будь я собакой, у меня бы шерсть вздыбилась на загривке.

– Осколочным! Заряжай!

– Готово!

– Огонь!

Орудие рявкнуло, усылая снаряд, и тот ввинтился между бревен, раздирая те в щепу.

– Огонь!

Второй «подарок» усвистал прямо в бойницу, разваливая угол ДЗОТа.

– Вперед! В атаку!

Впервые в жизни я следил за своими «берсерками» со стороны. Бойцы 5-й и 6-й рот обходили меня, устремляясь за 8-й, но куда там… Рассыпаясь в цепи, «мои» красноармейцы неслись громадными прыжками, шарахаясь зигзагом, перескакивая ямы и рогатки.

Пулеметчики строчили из «максимов», прикрывая фланги, а 8-я рота уже занимала немецкие траншеи. Затрещала «Эмга» и заглохла. Откуда ни возьмись, выкатился легкий танк «Прага», пупырчатый от заклепок, и повел своей пушчонкой. Да куда там…

Рота ПТР ударила залпом из пяти или шести ружей. Бронебойно-зажигательные пули толщиной в большой палец гвоздили «чеха», дырявя катаную сталь, пока не задымил мотор. Тут же рванула боеукладка, и бешеный вихрь из огня и раскаленной стали ударил в выбитый люк.

– Вперед! Вперед!

Мы успели. Немцы весьма шустро ударили из минометов – несерьезные на вид пылевые фонтанчики рвались в небо по всей лужайке за ДЗОТом, но 3-го батальона там уже не было. Все три роты втягивались в рукопашку, зачищая окопы.

– Ур-ра-а! – глухо донеслось с берега, и трезво мыслящие немцы, поняв, что взяты в клещи, побросали оружие, голося: «Найн! Найн, Иван! Нихт шиссен!»

– Аллес капут, – вывел я…

…Подполковник Салов сам нашел меня. Встрепанный, без фуражки, он молча пожал мою руку.

– Можешь же, когда захочешь! – ухмыльнулся комполка. – Только особо не расслабляйся. Немцы, похоже, не успели резервы подтянуть. Чует моя душа – завтра перейдут в контрнаступление. Так что… Будь готов!

– Всегда готов!

Тот же день, позже.

Новодугинский район

Пригибая голову, Рихард вошел в полутемную землянку. В тишине потрескивали дрова за щелястой дверцей печурки, которую русские звали «буржуйкой». Холодно не было, но огонь как бы впитывал в себя промозглую сырость, изгоняя ее вместе с дымом.

За добротным столом, сколоченным из досок, восседал огромный человечище – полковой комиссар Деревянко. Тихонько посапывая и морща лоб, он старательно вписывал что-то в потрепанный талмуд. Даже язык закусил от усердия…

Фон Экк невольно улыбнулся – и в этот самый момент комиссар поднял глаза. Взгляд их был внимателен, даже так – прицелен.

– Чего так радуетесь, товарищ… э-э… – Деревянко покосился на писульку. – Кастырин?

– Что все у меня получается, радуюсь, – честно высказался унтерштурмфюрер. – Как хотел, так все и выходит.

– И чего ж вы хотели? – прищурился полковой комиссар.

– Воевать! – Рихард резко отмахнул рукой. – Бить фрицев! У меня ведь как вышло-то… Отец – инвалид, без ноги, вот меня и не забрали в армию. Потом батя кое-как научился шкандыбать на протезе – сначала с одним костылем, потом и вовсе без этих «подпорок», как он говорил. А тут и немцы пришли… Когда отца расстреляли, меня уже ничего не держало дома. Да и какой там дом… Нашу избу занял какой-то прыщавый фриц!

– Ненавидишь немцев? – Деревянко с интересом навалился на скрипнувший стол.

Барон подумал.

– Нет… – осторожно вымолвил он. – Не знаю, как другие, а у меня… Вот, был случай – лиса повадилась курей тягать. Я ее выследил и убил. Злость на нее была, на воровку рыжую, но за что ж ее ненавидеть? Зверюга хотела жрать, вот и все. Так и с немцами. Они пришли нас грабить и убивать. Значит, надо их самих уничтожить! Не орать, не обзываться, а стрелять! Я что-то не то говорю, да? – сыграл Рихард беспокойство.