Политрук. На Ржевском выступе

Кто-то кричал: «Гитлер капут!»? Или мне показалось? Да нет, вон из леса рысит десяток Гансов, Фрицев и прочих Хорстов. Грабки в гору, всё, как положено, но пулеметчик не унимается – скашивает сдавшихся. Те так и попадали с задранными руками…

… А мы еще добрых полчаса бегали вдоль и поперек, выискивая неприятеля. Находили – лишали жизни и рыскали дальше, пока не убедились, что перебили, перестреляли, передавили вражье целиком и полностью. У соседей все еще ухали взрывы, гоготали пулеметы, русский мат мешался с невыразительным немецким, но очаги тишины уже расползались по воронкам, по засыпанным окопам, по мертвым телам.

Отбой.

Понедельник, 21 сентября. Утро.

Новодугинский район, Тарбеевский лес

«Выходные» принесли грандиозную победу – и сокрушительный провал. Впрочем, «пораженческие настроения» я испытал позднее – на редкость теплое утро понедельника не предвещало похмелья после воскресной «гульбы». А гульнули мы знатно – расклинили немецкие части танками и давай молотить! С толком, с чувством, с расстановкой.

В какой-то момент я даже ощутил непривычную мне жадность – видать, разбудил в себе спящие хомячьи гены. А куда деваться, если трофеев – горы? Три грузовика «Бюссинг», два «Ганомага», автоцистерна с бензином, правда, синтетическим. Куча тары для укладки 50-миллиметровых снарядов – по четыре штуки в ящике. Пеналы-укупорки для 75-миллиметровых выстрелов… Да, мы и таким орудием разжились! Ну, технику, надо полагать, отберут – скажут, что полку нужнее. Но артиллерия точно наша.

А другой хомяк, по имени Армен, столько «МП-40» добыл, что затеял бартер – сменял «шмайссеры» на родимые «СВТ». Мы как-то с ним толковали на темы стратегии и тактики, и он проникся моей идеей – приплюсовать к парочке штатных снайперов в каждой роте хотя бы по одному «нештатнику» на взвод, даже на отделение.

Такие стрелки, как Ганальчи или Швецов, как Будаш или Белоконов – настоящие ганфайтеры, они просто не умеют промахиваться. А Зюзе я поручил «изыскать внутренние резервы». И нашел же!

Вано Махарадзе, оказывается, завзятый охотник, белке в глаз целился, чтобы шкурку не попортить – и дочке шубку справить. А Рома Закомолдин, комсорг 8-й роты, призы брал по стрельбе.

И такие, меткие да быстрые, в каждом взводе сыскались – я им лично вручил по «светке» с оптическим «ПУ». Командование полка отнеслось к моим инициативам со снисхождением взрослых дядей: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы устав не нарушало.

Лейтенант Быков, командир пулеметной роты, и вовсе выступил с почином. Два штатных «максима» «разобрало» прямым попаданием, так он нашел им замену – выцыганил «ДШК». В общем, поголовье хомяков в батальоне росло, и я легко находил с однополчанами трогательный консенсус…

…Дунул зябкий ветерок, донося влажное дыхание осени, и мои глаза тревожно зашарили по каемке леса: неужто дождь собирается? Однако горизонты невинно сияли чистотой.

– Товарищ командир! – грузной трусцой подбежал Шубин, бросая ладонь к пилотке. – Приказано выступать!

– Выступим, – усмехнулся я, подумав, как сей глагол четко ложится в понятие «театр военных действий»…

* * *

На марше батальон «оторвался от коллектива», маршируя в авангарде по широкой лесной дороге. Головную походную заставу я услал еще дальше вперед – дозорные наблюдали следы поспешного отступления фрицев, а нам и невдомек, что дивизию попросту заманивают. Как Василий Алибабаевич оправдывался: «Все побежали, и я побежал!»

Вот так и мы. Драпают немцы? Догнать и перегнать! На лихом коне! Ну, или пешочком. К чести своей, ситуация меня тревожила – шея заболела оглядываться на отстающий 718-й. Только я собрался и боковую заставу организовать, прощупать фланги, как вот он, взлелеянный Моделем «фокус-покус»!

Настоящий железный поток, взревев десятками моторов, вырвался из перелеска. Немецкие танки, ворочая башнями, отсекли мой батальон от полка, от дивизии, от наших. Вразнобой заговорили орудия, и мне не оставалось ничего иного, как заорать:

– В лес! В лес, мать вашу! Бритиков, ко мне!

Батальон, растянувшись по дороге, круто повернул – елки, липы, дубы прикрыли наш уход. Взрыкивая двигунами, съезжали с колеи неповоротливые «Ганомаги». Шатко качали дулами орудия на прицепах.

Немецкая пехота, сыпанувшая за танками в полукилометре от нас, открыла огонь, но винтовочные пули, пущенные на бегу, больше пугали, чем разили.

– Товарищ командир… – затараторил подскочивший летёха.

Я досадливо отмахнулся.

– Разворачивай свою «пятидесятку», лейтенант, и лупи по немцам! Только насмерть не стоять! Задержи немчуру, пока мы отходим, понял?

– Понял, товарищ командир! – преданно вытаращился Бритиков.

– «Ганомаг» оставляю. Отстреляетесь – догоните! Шнелле, шнелле!

– Яволь! – вытолкнул артиллерист, кривясь.

БТР, полязгивая «гусянками», развернулся кое-как, лавируя между деревьев, и впрягшиеся пушкари выкатили орудие на позицию между трех могучих дубов.

– Воронин! – крикнул я. – Поможешь!

– Есть! – откликнулся «Ворона».