Политрук. На Ржевском выступе

А я вдруг запаниковал – ментальные огонечки, эти «стоп-сигналы» тевтонских душ, стали неожиданно разгораться, и все в ближайшей избе. Этому опасному шевелению не место в пьесе! С чего вдруг возбудилась немчура, неясно, да и неважно.

– Яша… – вытолкнул я. – Тревога. Изба напротив…

– Щас я!

Никитин катапультировался из кабины и вцепился в Ходановича. Тот встрепенулся, махнул рукой Якушу… Вдвоем, держа в опущенных руках по «нагану» с глушителем, они промаршировали к дому и скрылись в сенях. Уж какую картину застали бойцы в пятистенке, не ведаю, но нервы мои подуспокоились – распалившиеся уголечки гасли один за другим, пока вновь не сгустилась благостная тьма.

Нежданно-негаданно обострился мой слух. Шарканье сапог, кашель, клацанье дверок, воркотня двигателей, даже чирканье спичек – все доносилось до меня предельно четко, со всеми отзвуками да обертонами.

И вот раскуренная сигарета описала два огнистых круга.

– Трогай!

«Ганомаг» вывернул, заскрипел щебнем. Свет фар дрогнул, падая на задок грузовика. С краю, держась за дуги тента, сидели двое с чисто рязанскими мордами, но приодетые в «маде ин не наше». Прикрываясь ладонями, оба белозубо оскалились.

«Опель-Блиц», выезжавший на дорогу, притормозил, пропуская нас, и БТР занял место в автоколонне. Двадцать с лишним грузовиков и слегка блиндированных вездеходов двинулись на север.

Беспокойство не отпускало меня, то и дело взводя нервы, однако ни один выстрел не порушил ночную тишину. Неужто удалась моя экстрасенсорная авантюра?

– Давай, Яша, на обгон, – устало выдавил я и откинулся на жесткую спинку. Держать «на контроле» сотни душ – та еще работенка. Ощущение держалось такое, будто меня прополоскали и выжали.

«Ганомаг» вырвался и погнал по встречке, пока не возглавил колонну. Проезжая мимо кабин, я видел радостные лица, какие бывают у малышей, если им удалась проказа. И это грело лучше всякой медали.

– Скоро поворот направо, – вытолкнул я.

– Ага! – весело согласился Никитин и тут же поправился: – Да, товарищ командир!

А меня помаленьку отпускало – мозг расслаблялся, избавившись от тяжкого труда. Связь с эгрегором противника еще держалась, помаленьку слабея, и вот все дрожащие искры утухли.

Вторник, 22 сентября. Ночь.

Вяземский район

В первый день «красноармейца» Рихарда переполняли восторг и смешная гордость. Он таки смог! Внедрился в «роту берсерков»! Но уже к вечеру подступило разочарование.

Барон шагал в ногу с обычными солдатами – и крепкими, и тщедушными, всякими. Никто из них не поражал ростом или телесной мощью, разве что старшина Ходанович. Ни одному из новых камарадов и в голову не приходило грызть приклад за неимением щита или глотать зелье для подъема боевитости.

Душа жаждала чудес и откровений, неких таинственных обрядов, но в 8-й роте шла скучная, будничная служба. Благодарение старшине – Рихарду было некогда пасть духом. Взводный гонял его так, что тело валилось бездыханным.

В одних шароварах и сапогах – бегом марш! Еще круг! Стой! Подтянуться. Кружок! Стой! Отжаться. Еще! Через «не могу»! Кружок… Чего рты раззявили, салабоны? Ладно, передохнем… Куда садиться? Нож бери! Вон мишень. Вот так хватай! Понял? Мечи!

За один день Рихард познал армейщину глубже, чем за всю прошедшую жизнь. Но вот надежда хоть что-нибудь узнать таяла, как эскимо на солнцепеке.

И вдруг вермахт перешел в контрнаступление! Все завертелось и закружилось в бешеном темпе, а предаваться унынию и жестоким сомнениям просто не осталось времени.

Лишь на поляне в Торбеевском лесу фон Экк отдышался, позволяя расслабиться и мышцам, и нервам. Грызя кусок горячего, пахучего мяса, он насыщался, и вдруг все в нем вздрогнуло. Будь он собакой, мигом бы навострил уши – и шерсть на загривке вздыбилась бы.

Старослужащие, вроде Ходановича, Якуша, Годунова, перебрасывались между собой отрывистыми лексемами, как будто ни к чему не привязанными, этакими туманными полунамеками. Рихард ничегошеньки не разумел, а вот «камарады» явно оживились – они переглядывались, улыбаясь и подмигивая.

Старшина первым «внес ясность», строго потребовав не мешать комбату, а все его приказы, буде он таковые отдаст, исполнять бегом – и держать в секрете. Сориентировавшись, но еще не веря в подступающую удачу, барон переоделся в выданную старшиной немецкую форму – тревога и боязнь дрожали в нем студнем.

Рихарда восхищала великолепная наглость комбата Лушина, но и страхи одолевали. По обрывкам сведений унтерштурмфюрер составил себе пускай неполную, но более-менее цельную картину, и в ней не было места лихим наскокам.

Командир батальона решил нагрянуть в деревню Васютники, где остановились панцергренадеры из дивизии СС «Тотенкопф», но то, что произошло на околице, потрясло фон Экка, обнулив сомнения.

Рихард почти физически ощущал неведомую силу, исходившую от комбата. Наверное, ту самую магическую энергию «вриль», о которой много болтали медиумы «Аненербе».